Он надеялся, что катрены будут совсем скоро расшифрованы, и его возбуждение нарастало час от часу. Несомненно, именно так чувствовал себя Моисей, создавая Ковчег Завета, помещая внутрь два камня с начертанными на них Десятью заповедями. Созданием Ковчега Моисей установил новый мировой порядок. История сделала крутой поворот. И сейчас ей предстояло сделать новый крутой поворот.

Хвала Всемогущему! Господь торжествует победу!

Хотя Макфарлейн понимал, что впереди его ждет тяжелая битва, он находил утешение в сознании того, что скоро у него в руках появится лучшее оружие, о каком только может мечтать военный.

В течение двадцати пяти лет он готовился к этому. Любовь к Богу. Чистое сердце. Чистые разум и тело. Вот качества хранителя Ковчега.

В дверь просунул голову Харлисс, здоровенный морской пехотинец в отставке, а ныне «консультант» Службы безопасности «Розмонт».

— Сэр, у него для вас кое-что есть.

Поняв, что под «ним» подразумевался аспирант Гарварда, Макфарлейн направился в обеденный зал.

— Что там у вас? — без предисловий рявкнул он, входя в зал.

Все стулья были сдвинуты к стенам, освобождая проход вдоль большого овального стола. На полу стояли фотографии в рамках, прислоненные к стене.

Погасив верхний свет, аспирант направил на освобожденную от фотографий стену луч проектора. Макфарлейн увидел текст четырех катренов, которые Гален Годмерсхэмский написал незадолго перед смертью.

Безжалостный Зефир дул со стороны града Соломонова, злорадно распевая,

Но призрачный пламень последовал за ним смертоносной бурей.

Кающийся в своих грехах, обманутый пастырь покаялся,

Затем устремился домой, оставив на святых брегах неправедно полученное сокровище.

Из Иерусалима отряд рыцарей выехал в земли неверных,

Каждый из них хотел поживиться за счет другого на поле Ездрион.

Они сражались не на живот, победу одержал достойнейший рыцарь

И, проявив доблесть, забрал святой ковчег.

Этот достойный рыцарь вернулся из далеких земель в Англию.

Он принес сундук и сверкающее злато в град, где родился,

Открыв глаза, он увидел страшную чуму, которую накликал,

И когда несчастный это увидел, его смерть явилась заслуженной.

Верный гусь скорбно оплакал всех мертвых.

Я не знаю, как такие невзгоды могут служить миру,

Но если человек с преданным сердцем ищет святого блаженного мученика,

Там, в пелене между двумя мирами, он найдет скрытую истину.

— Как вы и полагали, ключом к расшифровке катренов является слово «arca». — Парень ткнул указкой в третий катрен: — Разумеется, по-латыни оно означает «сундук».

Поскольку пока что очкастый Нимрод[31]не сказал ему ничего такого, что он уже не знал, Макфарлейн промолчал. Хотя он и обеспечил аспиранта высокоскоростным Интернетом, позволяющим получить доступ к лучшим библиотекам мира, слова подбирал тщательно, не раскрывая подробности задания.

В приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь.[32]

Макфарлейн был не из тех, кто смеет ослушаться приказов Бога. Он собирался сделать все возможное, чтобы не позволить неверным даже одним глазом увидеть Ковчег. Аспиранту было лишь сказано, что его заказчик выступает от имени консорциума любителей искусства, которые хотят разыскать средневековый сундук, закопанный в середине четырнадцатого столетия где-то в Англии. Если парня из Гарварда и удивила троица вооруженных охранников, он благоразумно промолчал. Неуемная алчность заставляет человека на многое закрывать глаза.

Поняв, что его замечание о «сундуке» останется без комментариев, бледный аспирант нервно потер руки:

— Медленно, но верно все становится на свои места. Я более или менее разобрался с первыми тремя катренами, но расколоть катрен номер четыре мне пока что никак не удается. Но вы не беспокойтесь. Надеюсь, я расколю этого малыша в ближайшие пару часов.

— Вы расшифровываете эти стихи со вчерашнего вечера. Я ожидал получить к настоящему времени более осязаемые результаты. — Макфарлейн даже не пытался скрыть своего раздражения; аспирант не догадывался, что ему приходится работать в соответствии с четко расписанным графиком.

— Эй, послушайте, в таких делах торопиться нельзя. Хотя я уже могу сказать вам, что четыре катрена образуют прямолинейную аллегорию.

— Это еще что за чертовщина? — пробормотал Бойд Бракстон, глядя на аспиранта, как на коровье дерьмо на своем ботинке.

Усмехнувшись, «дерьмо» ответило:

— Для тех из нас, кто никогда не учил геометрию, объясняю, что я имел в виду четырехугольную геометрическую фигуру, известную как квадрат.

Кэдмон перечитал стихотворные катрены Галена Годмерсхэмского, теперь уже медленнее, и заметил:

— Надо признать, мы цепляемся за очень тонкую соломинку.

Точнее, за тонкий листок бумаги.

Кэдмону уже не раз приходилось сидеть в обитом деревом читальном зале библиотеки герцога Хамфри, мучительно медленно разбираясь с древними текстами. В студенческие годы он бесконечными часами просиживал в этом самом помещении за этим самым столом, загроможденном средневековыми текстами.

Убежденный в том, что порядок на рабочем месте вызывает такой же порядок в мыслях, Кэдмон аккуратно разложил на столе все предметы. Библиотекарь, вне всякого сомнения предупрежденный звонком сэра Кеннета Кэмпбелла-Брауна, заботливо приготовил все запрошенные материалы. Помимо тома в кожаном переплете, содержащего избранную поэзию четырнадцатого века, в том числе четверостишия Галена, на столе лежали тонкая книга с записями «Реестра податей» по Годмерсхэму за период с 1300 по 1350 годы, карандаши, а также тонкие хлопчатобумажные перчатки.

Обреченно поморщившись, Эди ткнула затянутым в перчатку пальцем в раскрытый том:

— Только взгляни сюда, это же написано на староанглийском. То есть, по сути дела, на мертвом языке.

Заметив недовольные взгляды других читателей, Кэдмон поднес палец к губам, напоминая Эди, что в стенах библиотеки герцога Хамфри необходимо соблюдать строжайшую тишину. Если нужно что-то сказать, предпочтительным способом общения является приглушенный шепот.

— На самом деле катрены написаны на среднеанглийском языке, а не на более отдаленном староанглийском — то есть я смогу сделать довольно точный построчный перевод.

— Ты хочешь сказать, перевод строки за строкой? — Эди заметно понизила голос. — Когда я училась в колледже, я написала доклад о жене из Бата. Помнишь, из «Кентерберийских рассказов» Чосера?[33]У нас был семинар о положении женщины в Средние века, и я до сих пор не могу забыть, как я тогда мучилась.