– Господи! – воскликнул он. – Да я же еще утром просил снять этот дурацкий запрос. Я же сразу вам объяснил, что вышла путаница: у меня другое животное. Другой биологический вид – черный ворон, Corvus corax. Понимаете? Ворон, а не ворона! Нет, это уму непостижимо. Преследовать меня весь день из-за какой-то ерунды и наконец прислать своих вышибал! И это все из-за каких-то двух базовых единиц? Слушайте. Если я оплачу штраф прямо сейчас, здесь, на месте – вы оставите меня в покое?

Они переглянулись в недоумении.

– Советуем вам прекратить валять дурака. Следуйте за нами, – деревянным голосом сказал один из них.

Леднев замер.

Только сейчас он заметил – по характерной одежде и выправке – что перед ним черные невидимки, сотрудники Отдела Духовной Безопасности.

Леднев без слов встал и оделся.

– Черт, – сказал он уже в коридоре, запирая кабинет. – А я так мечтал посмотреть сегодня полуфинал Лиги…

Ни слова в ответ.

В молчании они спустились к вахте. Охранник Артем проводил Леднева испуганным взглядом. Леднев улыбнулся и подмигнул ему, как взрослый – ребенку. Артем вспыхнул и, подняв свою огромную рабоче-крестьянскую лапу, по-детски помахал ему вслед.

– Я вам запишу! – крикнул Артем. – Я вам запишу полуфинал!

На выходе Леднев ожидал увидеть «Черную Марусю» – так на зэковском жаргоне называлась когда-то, в начале советского века, машина НКВД для перевозки арестантов – и нынешние модифицированные чекисты, люди в известной мере сентиментальные, охваченные ностальгией, именно так и назвали свой новый модифицированный тюремный Газик – «Черная Маруся».

По слухам, она была оснащена всеми оперативными пыточными инструментами, как машина скорой помощи – реанимационным оборудованием, только наоборот. Если скорая старается сделать все, чтобы довезти полумертвого человека живым, то «Черная Маруся» сделает из любого самого живого человека полутруп, не доезжая до точки назначения.

Однако их ждал самый обычный четырехместный Чанган, только с затемненными стеклами.

Город словно вымер. Час пик – конец рабочего дня – и ни одного пешехода, ни одной неслужебной машины.

– Благодать, – сказал Леднев. – А нельзя ли сделать так же и по утрам?

– Разговорчики, – лениво обронил тот, который советовал ему не валять дурака. Второй напряженно молчал.

Чанган выехал на Спиридоновку, повернул на Никитский бульвар, оттуда – на Воздвиженку, и по безлюдной Моховой помчал прямиком к Боровицкой башне. Леднев уже понял, что его везут в Кремль, а не на Лубянку, но все еще боялся в это поверить.

При въезде в Боровицкие ворота его линзы переключились в режим «бельмо» – и он перестал различать что-либо, кроме смутного чередования теней и света. И только тогда, ослепленный, поверил. «Бельмо» означало, что его везут не просто в Кремль, а на встречу с самим Государем. Каждый раз, когда Леднев ездил оперировать Его – в любую из Его резиденций, оснащенных «кельями» (так было велено называть личные монаршие филиалы Молодильного Яблока с операционными кабинетами и клон-банком) – каждый раз, как только Леднев пересекал некую границу на пути к секретной «келье», его линзы превращались в повязку на глазах.

Впервые он удостоился повязки тридцать лет назад, тогда еще и линз-то не было. Его отвезли к Ладожскому озеру, посадили на катер и завязали глаза – а когда повязку сняли, он увидел перед собой царскую келью и самого Государя, который кротким голосом сказал, что хочет быть «как дети», чтобы войти в Царствие Небесное, и никакие уговоры не помогли. Так начался Его путь к «святому младенчеству», описанный во всех школьных учебниках и житиях. С тех пор было проведено десять омолаживающих инъекций – по одной в каждые три года. На самом деле операций было в пять раз больше – по числу клонов Государя, которые должны были молодеть вместе с ним. Именно столько требовалось на выезд к народу. К московскому народу. Народ земель, лежащих за Садовым кольцом, обходился телевизором.

И тот и этот народ – несмотря на огромную разницу между собой – одинаково проникался страхом, восторгом и любовью, видя, что Государь год от года молодеет, – и укреплялся в вере, что вот, наконец, он явился – истинный Помазанник Божий, ведь не иначе как сам Перст Господень мажет его чело небесным елеем, обращая время его жизни вспять.

Народ… Что же это такое? Тьма невежества? Но ведь народ московский, в отличие от народа зонного, имеет почти все знание о терапии омоложения. Сами пользуются. И все-таки верят в мистическое помазание Государя Перстом Божьим. Образованные ведь люди. И паутина у них есть, и НТП, и деньги – в отличие от темных светляков… А никакого отличия по сути и нет. Значит, дело не в знании, не в образовании? А в чем же? И почему я не такой? И что я такое? Какая разница. При чем тут ты, старое сухое насекомое…

А может быть, народ – это те, кому дана привилегия навсегда оставаться детьми? Не вырастать, не взрослеть – а навеки пребывать в блаженном, новорожденном неведении о реальном мире, вопреки всем своим знаниям и опытам… И разве я сам иногда об этом не мечтаю? Вернуться во времена своего детства, в ту первозданную Адамову тьму неразличения добра и зла, где свет горит ярче тьмы – как эдемский огонь в гончарной печи, где обжигал Господь свою глину.

Снаружи послышались крики, машина остановилась.

– Кто такие?

– Черные! Первый конвой!

– Кого везем?

– Хирурга! Открывай ворота!

Машина тронулась, медленно проехала еще метров триста и снова остановилась. На этот раз беспилотник отключил двигатель. Значит, прибыли.

Леднева взяли под руки и повели куда-то. «Направо… Налево… Осторожнее, здесь ступеньки…». Все как всегда, но что-то было не так. Запахи. Он чувствовал запах крови и смерти. Много крови и много смерти.

Бельмо исчезло – и Леднев увидел, что находится не в келье, как ожидал, а в роскошно оборудованном бункере. Там же было еще несколько человек – среди них три члена Правительства, епископ Паисий (известный в близких кругах своим противоборством с Патриархом), один красный генерал – уже упомянутый Евсей Буянович Пацук, и три черных генерала: директор Внешней Разведки Волков, руководитель Отдела Духовной Безопасности Угрюмов и руководитель Отдела Информационно-Кибернетической Безопасности Мухин. Каждого из них он знал в буквальном смысле до мозга костей, т. к. все они не раз побывали на его столе.

– Здравствуйте, Дмитрий Антонович, – сказал Пацук, выходя вперед и протягивая руку.

– Признаться, я несколько… – растерянно огляделся Леднев. – Чем обязан?

Присутствующие расступились – и перед ним открылась ошеломляющая картина. На полу, в живописно расхлестанных складках алого шелкового халата, лежал Государь. Его округлое, младенчески гладкое тело было залито кровью, которая черными пятнами растеклась по алому шелку. Мертв. И, судя по синим раздувшимся венам на руках и ногах, – не меньше часа.