– Да, ваше преосвященство.

– А-а-а-а-аааааах!.. Инфус – наиболее часто употребляемая настойка! – Он совсем охрип, преодоление боли требовало нечеловеческих усилий. Хрипя, он продолжал выжимать из себя: – При этом травы... заливаются кипящей водой... Если травы маслянистые... настойку следует накрывать... не то... лечебные вещества... улетучиваются...

– Подожди, Нуну! – Игнасио вопросительно взглянул на отца Алегрио, который сидел, не шевелясь.

Дон Хайме тоже казался несколько растерянным.

– Он и впрямь помешался, – как о чем-то решенном сказал Игнасио. – Это ты, сатана, обращаешься к нам из этого жалкого тела?

Обвиняемый не произнес ни звука...

– Вы его преосвященство Гонселоде Игнасио? – голос, привыкший повелевать, заставил инквизитора оглянуться. В двери, ведущей в коридор, стоял не знакомый ему человек в военном мундире. На нем были высокий металлический шлем с перьями, камзол и штаны с желто-синими лампасами. Незнакомец по стойке «смирно» замер на пороге.

– Да, это так. А вы кто? – с недовольным видом ответил Игнасио. Более неподходящего момента, чтобы прервать дознание, трудно было выбрать.

– Меня зовут Готтхардт Фитлер фон Бернесхофен, я заместитель командира швейцарской гвардии его святейшества Папы Римского. Прошу прощения за вторжение, ваше преосвященство, но у меня для вас срочная депеша, – он сдержанно поклонился и передал инквизитору свиток.

Игнасио взял его:

– Спасибо, можете быть свободны.

– Сожалею, ваше преосвященство, но у меня приказ убедиться в том, что с письмом вы ознакомились. Я был бы благодарен, если бы вы сделали это прямо сейчас.

– Этого еще недоставало! – вырвалось у Игнасио. – Кто осмеливается ставить мне условия?.. – но тут у него снова проснулось недоброе предчувствие. Он успел разглядеть папскую печать и, развернув послание, подошел поближе к факелу, чтобы легче было прочесть.

Отец Алегрио с любопытством наблюдал за ним. Прерывать дознание, а тем более пытку им не приходилось еще никогда. На то должна быть какая-то сверхважная причина, тем более что послание Григория XIII передано с высокопоставленным офицером швейцарской гвардии. Он заметил, что, прочтя первые строчки, инквизитор явно растерялся, затем весь напрягся. Движения инквизитора сделались неуверенными.

Игнасио обернулся в сторону алькальда:

– Дон Хайме... Э-э... Боюсь, вам придется продолжать дознание без меня. Как представитель светской власти вы могли бы...

– Но почему? С чего вдруг? – всполошился алькальд.

– Ну, э-э-э... Я получил послание, предписывающее мне и отцу Алегрио незамедлительно отправиться в условленное место. Приказ следует выполнить без малейшей отсрочки... Э-э-э... незамедлительно...

– Я должен сопровождать вас? – не на шутку испугался отец Алегрио. Что бы это могло значить? Он ведь абсолютно ни в чем не провинился! – Во имя милосерднейшего Господа нашего Иисуса Христа, что сказано в послании?

– Могу сказать вам лишь, что вы должны сопровождать меня.

– Да, ваше преосвященство, – отец Алегрио подчинился неизбежному. Игнасио силился сохранить величественный вид. Офицер гвардии, облаченный в странный мундир, по-прежнему стоял в ожидании на пороге.

– Разве вы не убедились, что я прочел послание? – резко спросил он.

– Убедился, ваше преосвященство.

– Тогда чего вы ждете?

– Я жду вас и святого отца. Мое начальство считает, что будет лучше, если вы поедете под моей охраной.

– Ага... Ну, да... минутку! – Игнасио сглотнул слюну. – Отец Алегрио, идемте.

– Минуточку, минуточку! – дон Хайме тоже поднялся. – Если вы уйдете, я тоже уйду! Вы не можете требовать от меня, чтобы я наблюдал за ходом пытки один... – Он умолк, поняв, сколь неубедительно прозвучали его слова. – Это противоречит самому положению о производстве суда инквизиции, которое предписывает, что при судебном следствии и пытке должен присутствовать суд в полном составе! – довольный тем, что ему вспомнился столь важный пункт закона, он помахал указательным пальцем перед лицом Игнасио.

– Тут вы безусловно правы, алькальд. Тем не менее в ваших же интересах продолжить пытку, чтобы еретик побыстрее сделал признание, – Игнасио многозначительно оглядел присутствующих. – Он должен признать, что он демон. И, не исключено, довольно богатый демон. – Игнасио опять протянул руку за орешком: в этом он не мог отказать себе даже в такой момент.

– Нуну! После нашего ухода прибери здесь и освободи еретика – его следует отвести в камеру, пока... Пока суд не соберется вновь.

– Да, ваше преосвященство.

Игнасио вышел из пыточной камеры с высоко поднятой головой. За ним последовали и алькальд с отцом Алегрио. Последним шествовал швейцарский гвардеец.

– Ну, вот мы и опять остались с тобой наедине, – сказал Нуну, несколько погодя.

Витус часто и хрипло дышал. Смысл происходившего почти не доходил до него.

– Они сказали, чтобы я тебя отпустил. Но, может быть, ты у меня попищишь еще погромче, поглядим!.. – он снова взялся за гайки.

– Ааааа... ааа... ааахх!

– Ну-ну, – развеселился Нуну, – покричи, доктор-еретик, кроме нас двоих тут никого нет! – Он, хромая, отошел в сторону и начал аккуратно складывать бумаги на столе. Потом захромал к кровати-растяжке и положил на место металлический прут с крестом на конце. Покончив с этим, захромал в обратную сторону, походил еще какое-то время по пыточной камере туда-сюда. – Витус воспринимал эти шаги бессознательно, словно в бреду. Хромает, хромает... Но сквозь затуманившую мозги боль ему вдруг пришла в голову мысль, которая могла оказаться спасительной.

– Зачем ты разрушаешь мои руки? – скорее прошептал, чем проговорил он. – Они могли бы излечить тебя от хромоты.

– Что ты сказал, доктор-еретик?

– Мои руки... могли бы излечить тебя от хромоты...

Нуну остановился посреди камеры и уперся руками в бока.

– Излечить от хромоты, говоришь? Ну-ну, тут уже ничем не поможешь!

– А вдруг?

– Не болтай зря.

– У меня получится. Спас же я жизнь Магистру!

– Хм... И тогда я не буду больше хромать?

– Клянусь Пресвятой Девой, только освободи меня от этих пут!

– Если не сможешь, я тебе еще не так ремни затяну!

– Я обязательно справлюсь, поверь мне, прошу тебя!

Нуну начал ослаблять гайки.

– Но если ты вздумал шутки шутить, берегись!

– Ни за что на свете! Ох, как это... – боль понемногу отпускала, что приносило Витусу невыразимое облегчение.