У Монка появилось огромное чувство облегчения, словно он избежал страшной опасности, которая ему угрожала. Он был одинок в какой-то страшной ситуации. Кто-то спас его, довольно сильно рискуя собственной жизнью. Ему поверили, когда он того не заслуживал, и это доверие помогло ему преодолеть неопределенность положения, когда он словно повис между небом и землей.

Сыщик сидел в поезде и смотрел на ландшафт с незнакомыми деревьями и холмами, мелькавший мимо окон. Стук колес и покачивание вагона успокаивали. В них чувствовался умиротворяющий ритм.

Но пейзаж за окном не напоминал английский. Он был не таким зеленым и плоским… Нет, он не может ехать сейчас в Ливерпуль! Сознание Уильяма было в тумане, словно он еще дремал. Да, он кому-то чрезвычайно обязан. Но кому?

В вагоне были высокие разделительные планки между сиденьями, что создавало определенную обособленность, но детектив мог видеть в конце купе человека, читающего газету. Она была на итальянском. Где этот человек мог купить итальянскую газету?

Уильям взглянул вверх на багажную полку и увидел свои чемоданы, а на приклеенных к нему бирках прочитал слово «Фельцбург».

Да, разумеется. Теперь его память совершенно прояснилась. Он едет, чтобы попытаться найти доказательства и очистить Зору фон Рюстов от обвинения в клевете, а это означало, что ему надо найти подтверждение того, что Гизела убила принца Фридриха. Но это невероятно, у нее для этого не было не только оснований – не было даже возможности…

Да, дурацкое поручение. Но он обязан сделать все возможное, чтобы помочь Рэтбоуну, который проявил несвойственную ему неосмотрительность, взявшись за это дело. Вот оно, главное. Да и отступать уже слишком поздно.

Этим поездом едет также Эвелина фон Зейдлиц: Монк улыбнулся, вспомнив о ней. Если повезет, он увидит ее во время обеда и, как всегда, будет очень рад. И если они остановятся где-нибудь в приятном, благоустроенном месте, еда тоже может оказаться хорошей. Хотя ночь придется провести в наполовину откидывающемся кресле, и значит, спать придется лишь урывками. Сыщик вроде бы припоминал, что где-то в широком мире уже изобретены за последние четыре-пять лет спальные вагоны. Наверное, в Америке… Да уж, не то что этот вагон, хотя он едет в самом удобном из всех, имеющихся в Европе.

Но все это понятно. Было, однако, что-то другое, беспокоившее Уильяма. Когда-то он зарабатывал достаточно, чтобы роскошь была для него повседневностью. Почему он отказался от такой должности и стал полицейским?

Плюс ко всему теперь он еще и чей-то должник… Однако Монк напрасно напрягал мозг, чтобы вспомнить все относящееся к этому, главному – его сознание все еще было затуманено. Он остро ощутил, что у него есть какие-то обязательства; он вспомнил, как бремя страха было снято с него чьей-то рукой, с чьей-то верной помощью, которую он не заслуживал. Но кто это был? Наставник и друг, которого Уильям вспомнил раньше, и вспомнил с такой все возрастающей ясностью и чувством горечи? Но уплатил ли он все-таки свой долг или все еще должен и именно поэтому ощущает такое острое беспокойство? Или он просто взял и ушел, оставив все как есть? Хотелось бы думать, что он не способен так поступить. Он может быть прямолинеен и резок, иногда даже несправедлив. Он, конечно, чрезвычайно честолюбив – был раньше и остался таковым до сих пор. Но он никогда не бы ни трусом, ни лжецом. И, разумеется, ему же всегда было присуще также чувство чести?

Но как знать? Ведь дело не только в том, чтобы вернуться, если это возможно, и расплатиться за прошлое одолжение, хотя бы сейчас. Если Уильям остался должен своему наставнику, то уже слишком поздно. Он умер. Чувство долга вернулось к сыщику несколько месяцев назад, и было необходимо, чтобы он окончательно осознал себя – это дало бы возможность отделаться от боли сомнений, даже если его страхи на собственный счет подтвердятся. А они уже в каком-то смысле подтвердились, раз он не способен доказать, что они ложны. Уильям уже кое-что установил в отношении человека, с которым был близок до несчастного случая и по отношению к которому сохранил какие-то чувства на инстинктивном уровне. Этого нельзя отрицать. Судя по отношению к нему других людей, он не тот человек, каким был прежде. И он не может оставить все как есть.

Поезд регулярно останавливался, чтобы возобновить запасы угля и воды, а также для удовлетворения нужд пассажиров. Но все-таки, что ни говори, пятьдесят лет назад или даже меньше Уильям совершал бы это путешествие на лошадях, что было бы несопоставимо медленнее и гораздо неудобнее.

Как он и предвидел, обед состоялся в придорожной гостинице и был отличным. Клаус фон Зейдлиц вернулся в вагон в сопровождении двух очень серьезных и по-военному одетых людей, так что Монк имел возможность провести несколько минут около железнодорожных путей в обществе Эвелины. Он мог разглядеть ее лицо в ясном свете звезд, освещавших эту гористую местность. Кроме того, женщину освещали снопы искр, вылетающих из паровозной трубы, и отдаленные вспышки факелов у людей, сгребавших лопатами уголь и пополнявших запас воды, чтобы все было готово для ночного путешествия на север, через Францию.

Сыщик часами беседовал бы с Эвелиной, расспрашивал ее о ней самой, рассказывал ей о том, что видел и делал и что вызвало бы блеск интереса в ее лице, заинтриговало бы ее и таинственностью, и реалиями его мира. Ему хотелось позабавить ее и развеселить. Но он не мог изгнать из мыслей образ Рэтбоуна. Времени оставалось в обрез, а он не мог привезти ему никаких ценных сведений. Значит, детектив опять обречен подвести другого человека и никак за это не ответить? Неужели по сути своей он именно таков?

Монк смотрел на звезды, сверкающие в кромешной тьме ночного неба, на клубы дыма, которые ветер гнал вдоль платформы… Он почти не слышал скребущих звуков лопат и шума заливаемой в паровоз воды – они доносились словно издалека. Детектив ощущал только то, что Эвелина рядом с ним.

– Неужели у Зоры нет друзей или родных, которые могли бы заставить ее отозвать это безумное обвинение? – спросил он.

В ответ послышался раздраженный вздох женщины, и сыщик почувствовал ярость при мысли о том, как много возможностей таится в этом вздохе. А он не в состоянии ими воспользоваться… Черт побери этого Рэтбоуна!

– А тебе она нравилась? По крайней мере, до своего поступка? – стал он расспрашивать фон Зейдлиц.

Она подошла на шаг ближе, и теперь Монк мог ощущать запах ее волос. На его щеку пахнуло теплом.

– Меня она не интересовала ни в малейшей степени, – тихо ответила Эвелина. – Я всегда считала ее немного сумасшедшей. Она постоянно влюблялась в самых неподходящих людей. Однажды это был врач, намного старше ее и некрасивый, как старый башмак. Однако Зора его обожала, а когда он умер, стала вести себя просто отвратительно. Она всех игнорировала. Между прочим, кремировала его тело и развеяла прах с горной вершины, а затем отправилась в долгое нелепое путешествие в верховья Нила или что-то в этом роде. Ее не было несколько лет, и говорили, что она влюбилась в египтянина и живет с ним.

По голосу Эвелины можно было почувствовать, как ей противно говорить о подобных вещах.