Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соборный колокол дребезжал уже, созывая прихожан к вечерне, когда посольский десяток подрысил к городским воротам.
– Эй вы, со значком! Если какой товар вывозите, платите пошлину! – закричал из башни, не соизволив спуститься, стражник.
– Мы, послы великих князей, везём поиманых по их приказу свидетелей, – отвечал Хотен. – Спустись лучше посмотри, чтобы не было недоразумений.
Страж ворот, в кожаном нагруднике и в обычной шапке, однако с саблей у пояса, погремел сапогами по невидимой лестнице, потом вынырнул из-за башни.
– Разбой! Это разбойники, дядя Синяк, – захрипел вдруг перекинутый через седло Чурил. – Помоги!
– Ты, что ли, Чурил? – скучно спросил сторож и вдруг плюнул под ноги кобыле, с которой взывал пленник. – Ваш киевский ходок, вы его и забирайте нахрен! Пусть он вам в Киеве девок портит.
Прошагал вдоль строя, опасливо всматриваясь в лица молчаливых дружинников в полном доспехе, остановился подле связанного Непогода. Тот отвернулся.
– А, и Непогода взяли… Понятно мне теперь. Что ж, парень, уж если струсил ты, надо ведь и ответ держать. А вы, мужи, ещё кого не увозите из наших рыльских?
– Больше не увозим. А не хочешь ли, дядя, сам с нами поехать в Половецкую степь? – спросил Хмырь, замыкающий цепочку.
– Дураков нет, вояка. Проезжайте с Богом!
Отряд сразу съехал с дороги к Семи. Когда достаточно удалились от Рыльска, чтобы там не услышали воплей, Хотен начал подыскивать подходящую бухточку. Нашлась она довольно скоро. Хмырь выставил охрану, а Хотен подошел к Севке-князьку, спешившемуся и самозабвенно мычавшему что-то себе под нос.
– Княже, сейчас мы будем допрашивать одного из беглецов, некоего Чурила. Сначала он расскажет нам всё, что помнит о походе, тут ты, пожалуйста, слушай и мотай себе на ус. Однако мы с Прилепой подозреваем его в убийстве отца молодого Неудачи, боярина Добрилы – быть может, помнишь? По сему же делу пытать будем, а если признается, Неудача по закону отомстит за отца. Зачем тебе это зрелище?
– Закон предков – дело святое, однако… Вы допрашивайте, а когда я не нужен буду, скажи только «Княже!», и я пойду, потружусь над своею песней.
– Хмырь, прикажи, чтобы нарубили лапника для князя, и пусть положат вон под той сосной! Только лучше я скажу не «Княже!», а «Словиша!»
– Тогда уж лучше «Словиша Боянович». Сделай мне приятное – напрасно я, что ли, себе новое имя придумывал!
Дружинники развели костёр на прибрежном песке. Стащили Чурила с коня и поставили перед Хотеном, князем, молодым Неудачей и Прилепой. Сыщик присмотрелся: красавчик то ли до конца не протрезвел, то ли придуривается. Добро же!
– Хмырь! – позвал Хотен. – Пусть двое мужей заведут его в воду, а ты станешь сзади. Самострельщика ещё оставь на берегу. А всех остальных уведи подальше, чтобы не слышали тайных речей… Эй, да разденьтесь вы сначала, ребята! Зайти надо по грудь.
Слава Богу, бухточка оказалась глубокой, и Хотену, чтобы при свете костра наблюдать за лицом преступника, не пришлось самому набирать воды в сапоги.
– Так, готово, – удостоверился сыщик.
Спросил небрежно:
– Ты ли Чурил, бывший копейщик князя Святослава Ольговича Рыльского, а до того отрок боярина киевского Добрилы Ягановича?
– А кто дал тебе, старик, право похищать честных людей?
– Хмырь, не в службу, а в дружбу, попроси-ка молодца нырнуть.
Бывший Хотенов оруженосец кивнул и мощной дланью надавил на голову связанного Чурила. Та ушла под воду.
Прилепа схватила супруга за руку:
– Эй, а мы его не утопим?
– Утопим, моя радость. Скажи лучше, что ты нашла у него в берлоге?
– Улики по делу твоей блядки-черноризицы, – прошипела Прилепа ему в ухо. И продолжила уже погромче. – А нашла я две грамотки от некоей Настки, уж не знаю, боярыня она или купчиха. В одной расписывает, как они с Чурилом славно любились. Вот ведь дура какая – сходила на сторону, так помалкивай себе в тряпочку! В другой клянётся, что не сможет больше выплачивать Чур илу по три куны в месяц. Он в Рыльске снова взялся за своё и тем себя выдал, Хотенушко.
– Боюсь, если не признается, дело об убийстве Добрилы Ягановича так и не разъяснится… Довольно, Хмырь!
Голова Чурила показалась на поверхности. Пока преступник приходил в себя, Хотен думал о том, до чего же по-дурацки проводят они с Прилепой свою первую законную брачную ночь. Впрочем, если побыстрее разобраться с сим любострастным Чурилом, можно будет и стать, подальше отсюда, на ночлег…
– Да, я Чурил… О котором ты спрашивал… – выдавил из себя пленник, отдышавшись.
– Теперь расскажи подробно об Игоревом походе. Всё, что видел и слышал, – с выступления из Рыльска и до твоего бегства с поля последнего сражения.
– Отроки часто бегут, спасая свои жизни, а чёрные клобуки – почти всегда, если дело сразу не заладится, но что-то я не слыхал, чтобы за такой побег судили…
– Эй, Хмырь!
Снова всплеск. Хмырь говорит раздумчиво:
– Вот держу пакостника под водою, а вдруг его сейчас Речной хозяин утащит? А спрос с меня.
– Не бойся, водяной только девок-купальщиц ворует, – заметила Прилепа. – И живой ещё ни одну не отпускал… Слушайте, а он там не задохнётся?
– А я тебе, боярин, верю, – ни к селу ни к городу вдруг заявил Хмырь. – Знаю, что ты не станешь пытать невиновного. Отпускать?
С большим шумом выскочил из воды пленник – будто парень, что поднырнул к купающимся девкам, дабы испугать. Теперь он уже дольше приходил в себя. Наконец-то…
– Со мною следует говорить, называя меня боярином. Это раз, – Хотен кряхтя и с треском в коленках поднялся с крутого бережка, подошёл к самой кромке воды, и Семь принялась лизать его сапоги. Сказал уже потише. – С чего ты взял, что тебя судят за бегство? То, что расскажешь, нужно мне для суда над другим человеком. Ты свидетель, Чурил. Это два.
Несколько успокоившись и поняв, как ему казалось, что от него требуется, Чурил принялся весьма толково рассказывать о походе, рисуя князей, а в первую очередь, молодых, Святослава Ольговича (его он именовал только матерно) и Владимира Игоревича, самыми черными красками. При этом Всеволода Святославовича он назвал тупым рубакой, а предводителя, Игоря Святославовича, – бездарным неудачником. И так выпукло показал ошибочность распоряжений князя Игоря, что сыщику невольно подумалось: если бы сей Чурил был там главным, страшного несчастья удалось бы избежать. Покосился Хотен на Севку-князька, присевшего на пригорок рядом с Прилепой, – тот слушал, раскрыв рот.
– Значит, ты не видел, как князь Игорь Святославович пытался заворотить бегущих?
– Нет, боярин, не видел я, потому что сам бежал, трудился. Не до дружка мне было, а до своего брюшка. Но если он действительно поступил так, как о том рассказывают, значит, хотел пораньше сдаться в плен. Князь Игорь дурак, если боялся плена, – ведь на поле был его приятель Кончак.