обняла ее и попыталась успокоиться, а затем взглянула в угол, заслоненный пологом умирающих ветвей, – там, прижавшись спиной к стене, стоял Орион. Настоящий Орион, мама справилась. Я могла закричать или заплакать, но вместо этого с радостью и тоской потянулась к нему, поверив, что чудо действительно произошло, что я его вызволила… и тут он сказал хриплым срывающимся голосом:

– Лучше бы ты оставила меня там.

Глава 12

Лес

Честное слово, мне хотелось порвать его на клочки, но вместо этого я подняла маму на руки и прорычала:

– Тогда можешь сгнить здесь, если хочешь. – И вышла из хижины.

Я хотела сразу пойти домой, а потом вспомнила о приличиях. Хоть я и пылала гневом, нахлынувшим вслед за облегчением, я никуда не пошла; я остановилась на поляне, повернулась к развалинам хижины и к тису и сказала:

– Он неблагодарная сволочь, а я нет. Спасибо тебе.

Я не знала, что еще сделать. Что-то, наверное, было нужно: высохшие листья сыпались с бедного тиса серым дождем, и мама наверняка подсказала бы, как поступить, если бы не лежала без сознания. Но никаких идей у меня не было, и, скорее всего, я бы принесла больше вреда, чем пользы.

Я заглянула в карман:

– Что будем делать?

Моя Прелесть спустилась, подбежала к дереву и принялась обнюхивать кору розовым носиком, пока не нашла место, которое, видимо, ей понравилось, – невысоко от земли, возле самой большой развилки. Она положила лапку на ствол, посмотрела на меня и решительно пискнула, чтобы развеять мои сомнения.

– Ну, если ты так считаешь, – пожала плечами я, осторожно положила маму на мох, подгребла ей под голову кучку сухой листвы и кое-как превратила палку и камень в небольшой топорик.

Солнце постепенно поднималось. Я рубила ствол почти целый час, пока наконец огромная развилка не рухнула с мучительным стоном, рассыпавшись в прах, как положено дереву, которое сохло и гнило десять лет. Но на месте сруба из ствола сочилась крошечная струйка сока.

Орион так и не вышел из хижины, но когда я срубила дерево, ветви, заслонявшие его, упали: он стоял за наполовину обвалившимися каменными стенами во всем своем сомнительном великолепии (а учитывая плачевное состояние его одежды, на виду вот-вот могло оказаться слишком многое).

– Ты мне поможешь или будешь валять дурака? – холодно спросила я.

Я оттащила с порога обломки притолоки и стала ходить вокруг хижины, расчищая кусты и подбирая обвалившиеся камни. Новую притолоку я бы вряд ли нашла, но, по крайней мере, могла укрепить стены. Спустя некоторое время Орион все-таки принялся помогать, но изнутри, словно боялся выйти и приблизиться ко мне.

Как следует потрудившись, я вернулась к маме, которая, к счастью, немного порозовела. Орион наконец вышел, однако стоял в сторонке и наблюдал, как я пытаюсь ее поднять и унести; несколько раз он порывался сделать шаг вперед, как будто хотел помочь, но не мог – видимо, в нем прочно угнездилась ужасная мысль, что я должна была оставить его в школе. И с каждым его подергиванием я злилась все больше и больше, потому что Аадхья, блин, была права: я не сделала ничего дурного – виноват был Орион, он выпихнул меня за ворота, он причинил мне столько горя и продолжал причинять… поэтому я выпрямилась и рыкнула:

– Неси и только попробуй уронить!

Помедлив, он дергаными шагами подошел к нам и взял маму на руки. Скрестив руки на груди, я гневно наблюдала за ним.

Обратный путь занял гораздо больше времени, чем дорога к хижине. Моя Прелесть сидела у меня на плече и покусывала за ухо, чтобы я не свернула не туда, но ее бдительности было недостаточно, и расслабиться я не могла всю дорогу. Орион, к счастью, маму не уронил. Он даже не попросил о передышке.

Когда мы через два часа выбрались из зарослей, Аадхья и Лизель сидели на земле перед юртой и спорили. На лице Лизель, когда она увидела Ориона, осторожно идущего позади меня с мамой на руках, отразилось нескрываемое сомнение. Это было бы очень смешно, не будь мне ясно, что она считает нас идиотами, которые чудом выжили, и не факт, что к лучшему.

Орион внес маму в юрту и, повинуясь моим указаниям, положил на кровать, а потом торопливо вышел. Я дала маме попить воды из кувшина и накрыла ее одеялом; Орион тем временем отошел к нашему маленькому костру и сел на бревно. Он молчал. До меня донесся голос Аадхьи:

– Орион, пойми меня правильно, я страшно рада, что ты перестал жаждать крови, но выглядишь ты очень стремно. Ты хорошо себя чувствуешь?

Я выглянула наружу, чтобы послушать – мне и самой хотелось знать ответ, – однако Орион уставился на Аадхью так, будто впервые ее заметил.

– Да? Нет? – допытывалась Аадхья. – Для начала можно сказать: «Спасибо, что спасли меня от страшной участи».

– Лучше бы я остался там, – бесстрастно ответил Орион.

Я рванулась наружу, готовая к бою, тем более что мама уже не нуждалась в помощи, но прежде чем я успела как следует навалять Ориону, Лизель брюзгливо заметила:

– Ты бы там все равно не остался. Твоя мать собирала спасательную экспедицию.

– Что? – спросила я, замерев.

Лизель ткнула пальцем на Ориона:

– Ты сама это сказала! Офелия дала ему силу. Она знала, что злыдни его не убьют. Она знала, что он жив. Вот почему ей так хотелось, чтобы в школу не перестала поступать мана. Она собиралась вытащить его. Ты знал, что твоя мать малефицер? – спросила Лизель, повернувшись к Ориону.

Я бы сама задала тот же самый вопрос, если бы придумала подходящую формулировку. Орион в школе мало говорил про родителей, но и не умалчивал про них полностью. Если он и знал, что его мать малефицер, то не раскрывал карт. Я понятия не имела, что обнаружу по приезде в Нью-Йорк.

– Нет, – сказал Орион.

Очень странно. Он должен был либо сказать «да», либо с негодованием воскликнуть: «Вы с ума сошли, это неправда!»

– Но теперь ты это знаешь? – уточнила бдительная Лизель. – Что Офелия сделала с тобой?

Орион не ответил. Он просто встал и зашагал прочь. Но далеко он не ушел; дойдя до ближайшего большого дерева, Орион укрылся за стволом.

– Как ты деликатна, – сказала Аадхья.

– Некогда деликатничать! – ответила Лизель.

– Кажется, это в принципе не твое.

Лизель нахмурилась:

– Его мать все знает! Ты понимаешь, что это значит? Она даже ничему не удивилась! Она знала, что мы найдем и вытащим его. Скорее всего,