обнаружил, что хочу находиться рядом с Маккензи больше, чем с любой другой девушкой, с которой я раньше проводил время.

Это не должно быть шоком. Она меня интригует. С того момента, как я встретил ее, я знал, что она другая, и с каждым мгновением, которое мы проводим вместе, это только доказывает, насколько глубоко она укоренилась в моем мире. Обычно я не зацикливаюсь на девушках и не беспокоюсь о них, но с Маккензи я делаю и то, и другое. Она загадка. Она прекрасный фарфор, который я хочу обнять и прижать к груди из страха что она рухнет на землю и может разбиться. Потому что, когда я заглядываю глубоко в ее глаза, практически прочесывая каждую щель ее души, я вижу тонкие трещины в ее броне.

Я ублюдок — не стану этого отрицать, — потому что очень большая часть меня хочет сломать внешность Маккензи и посмотреть, как она разваливается на кусочки, если только она позволит мне собрать ее обратно. Мои чувства к ней противоречивы. Я хочу защитить ее, но старая часть меня, Баз, который был рядом так долго, не понимает, что новый Баз нуждается в защите. Он не понимает, почему увлечён одной девушкой, особенно когда у него под рукой сливки урожая. Но в том-то и дело. Я не хочу никакой другой. Я хочу эту. Я хочу владеть той, что с жесткой внешностью, той, которая играет в грубую игру, но на самом деле является кучей каши внутри, и той, у которой такие темные волосы и такие загадочные глаза, что остается только гадать, кто же на самом деле живет внутри прекрасной оболочки девушки.

Маккензи настолько погружена в свои мысли, что не замечает моего приближения, даже когда моя тень закрывает ей солнце. Мурашки бегут по ее обнаженной плоти от недостатка прямого тепла. Она приоткрывает глаза из-под очков, и, как бензин в огне, улыбка медленно расползается по ее лицу.

— Я могла бы к этому привыкнуть.

Смешок пузырится у меня в груди, срываясь с губ при этом замечании. Все еще загораживая солнце, я вижу, как ее глаза оценивают меня. Я одет в белую рубашку на пуговицах с закатанными рукавами, и ее взгляд задерживается на моих предплечьях, прежде чем перейти к брюкам и снова остановиться на бедрах. Когда она явно изучает меня, я делаю то же самое, рассматривая ее плоский живот и сочные изгибы. Она действительно произведение искусства.

— Ох, я тоже. — я ухмыляюсь, проводя горячим взглядом по ее обнаженному телу в красном бикини. — Какие у тебя планы на остаток уик-энда? Ты выглядишь ужасно занятой.

Она поджимает губы, сдерживая усмешку.

— Так занята, — протягивает она. — Так занята, как никогда раньше. — мой рот кривится. — Нооо, я могла бы сделать исключение. Что ты имел в виду?

— Мне нужно лететь в Сан-Франциско на встречу. Как бы ты отнеслась к тому, чтобы сопроводить меня?

Когда ее глаза округляются, я нахожу ее реакцию комичной.

— Ты можешь так быстро достать нам билет?

Должно быть, меня позабавило ее непонимание, потому что ее брови хмурятся. Подойдя ближе, я опускаюсь на корточки перед ней и провожу кончиком пальца по ее левой ключице, играя с тонкой лямкой ее лифчика.

— Не нужно, детка. Для этого и необходим мой самолет.

Она медленно поднимает очки на макушку, давая мне беспрепятственный обзор ее великолепных глаз. Ее горло быстро глотает.

— Когда мы улетаем?

— Предпочтительно через несколько часов, но только если твоему графику комфортно.

На этот раз она закатывает глаза, но даже при этом я все равно замечаю волнение в них. Ошибиться невозможно.

Поскольку время полета составляет всего час, перелет в Сан-Франциско будет быстрым и легким. Пакуя вещи, Маккензи выразила свой страх перед полетом, который я счел безумием. Девушка уже дважды летала из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Ее страх перед полетом, конечно, не может быть настолько сильным.

Я ошибался.

Она нервничает, заламывает руки на коленях при взлёте. Чтобы отвлечь ее от мыслей о полете, я занимаю ее.

— Ты когда-нибудь бывала в Сан-Франциско?

Она отрицательно качает головой.

— Вообще-то я не любительница туманной круглогодичной погоды. Я предпочитаю понемногу все времена года.

Мой рот кривится.

— Когда ты путешествуешь так же много, как я, ты учишься наслаждаться всеми временами года.

— Ты много путешествовал, когда был моложе, не так ли?

Мои брови опускаются, когда я смотрю на нее. Вопрос так легко слетел с ее языка.

— Да, — медленно отвечаю я, наблюдая за ней.

Ее губы приоткрываются, будто она только сейчас поняла, что сказала. Маккензи ерзает, чувствуя себя неуютно под тяжестью моего взгляда, ее страх перед полетом давно забыт. Я мог бы спросить ее, откуда она знает, что я много путешествовал, когда был моложе, но это не обязательно секрет. В детстве у моей семьи были деньги, и это общеизвестно. Также всем известно, что у моего отца был бизнес по всему миру, и он часто брал семью в поездки.

Она, должно быть, осознает свою оплошность, потому что вся краска начинает сходить с ее лица. Она показала всю свою руку, сама того не желая, сказав, что потратила на поиск информации обо мне больше времени, чем я думал. Я смотрю в иллюминатор самолета, замечая проплывающие мимо облака, и думаю, что это безопасно, чтобы избавить ее от страданий. Мы уже в воздухе.

— Каждое лето мы летали в Бразилию навестить мою бабушку. Кроме того, мы часто отдыхали всей семьей, так что путешествия для меня не новость.

— Ух ты, — она хмурится. — Не знала, что у тебя семья в Бразилии. Хотя, это объясняет твою идеально загорелую кожу.

Она проводит рукой по моему телу, и я не могу сдержать вырвавшийся смешок.

Она милая, имея в виду мою круглогодичную оливковую кожу, за которую большинство людей убило бы.

— Моя мама из Бразилии. Там живет вся ее семья, и в то время, когда была жива бабушка, мама хотела навещать ее как можно чаще. Прошло уже несколько лет с тех пор, как я вернулся, но место прекрасное.

Маккензи улыбается, глядя мне в глаза.

— Ты говоришь… по Испанский?

Я ухмыляюсь.

— Да, как и на четырех других языках. Но в Бразилии говорят по-португальски.

Она закатывает глаза.

— Ладно, ладно. Ты говоришь по-португальски?

— Você é a mulher mais linda que eu já conheci.[2]

Ее рот приоткрывается, и, не в силах сдержаться, я кладу палец ей под подбородок, подталкивая закрыть челюсть.

— Кажется, я только что