Перебирала, улыбалась, любила всех. И вдруг нашла больную фасолину – и заболела правая почка.

Разидентифицируйтесь. Дайте ей тоже свою любовь. В Москве есть разные люди. В Москве живут и здоровые, и больные, и всем надо дать место в сердце.

Сижу с крупняком. Смешно, как ребёнок.

Это не смешно. Это – практика.

Из бедных могут выйти и богатые предки.

Конечно. В Москве полно народу. В том числе в Москве есть те, у кого мама-папа бедный, а сам – богатый. Абрамович, между прочим, вообще сиротка. Вы смотрите на болыиую-болыпую Москву. Если вам не хватит Москвы, возьмите калькулятор, ещё умножьте несколько раз и найдётся место всем. Покройте всю планету, дайте место для Билла Гейтса, для Аристотеля Онассиса. Как только вы нащупали, что где-то у вас есть лояльность, вы можете сделать эту практику. Вот прямо садитесь и делайте. Вот я бы вам просто посоветовала её делать целую неделю. Можно на эти крупы повторно всю неделю делать, а потом экологично утилизировать.

Можно ли использовать эту же крупу для повторных практик?

Для конкретно этой практики. Не экономьте крупу, девчонки, мальчишки, вы заработаете на стакан крупы, не переживайте. Считайте, что это будет ваше пожертвование. Но эту практику неделю хотя бы делайте. Ваша жизнь реально начнёт меняться.

Можно её в храм отнести на поминовение своих предков на поминальный столик?

Нет.

Когда мы были маленькими, и мы делали всё, что нам говорили родители. Как мы себя чувствовали? Хорошими девочками, хорошими мальчиками. Мы чувствовали себя беззаботными, любимыми.

И когда нам сейчас говорят: сделай то-то, а мы хотим другого и делаем своё – мы чувствуем себя немножко виноватыми. Когда мы чувствуем себя как-то нехорошо, если мы делаем своё? Во французском языке есть такое специальное слово типа «плохая совесть». Поскольку вина – не самая подходящее слово, сказать точнее – как-то нам не хорошо. Какая-то у нас невесёлая совесть, грустная совесть, печальная совесть, недовольная совесть. Так вот, мои хорошие, мы часто не имеем осознанности, что, когда мы чувствуем себя хорошо или мы находимся в «довольной» совести – значит, так проявляет себя чувство связи, чувство принадлежности.

Если нам хорошо, это не значит, что нам на самом деле хорошо.

Очень часто нам хорошо потому, что мы в связи, в принадлежности вот с этим, можно сказать, рисом и пшеном, с которым большинство из вас было связано до начала практики. Когда мы принадлежим, мы чувствуем себя хорошо.

Потому что, чтобы чувствовать себя хорошо, мы всего лишь должны делать всё, что хотят родители, и тогда будет спокойно. Вот как прозвучало в комментарии: «Мне легче сделать то, чего не хочу, чем по-своему». Потому что когда я сделаю по-своему, тогда мне плохо.

И у этого есть серьезная системная причина.

У нас есть движение – желания принадлежности.

Но есть и другое движение, которое есть в каждом. Я хочу освободиться от всего этого. Жить свою собственную жизнь со своими ценностями.

И часто на всей планете мы видим импульс к желанию освободиться, сейчас это очень проявлено. В давние времена на планете был другой уровень сознания: когда мы чувствовали себя принадлежащими, этого нам было по большей мере достаточно, и было удовлетворение. Но со временем желание личной свободы выросло.

И сейчас у нас всегда два желания – принадлежности и желания реализовать свою собственную жизнь.

И нас что-то раздирает всё время, осознанно или неосознанно.

И какова характеристика семейного сознания? Это когда человек любит своих, а всех других отвергает. Моя семья. И, если мы включаем в неё потом мужа, то муж – тоже моя семья. Это системное сознание, которое любит своих и отвергает чужих.

Например, религия – православие, ислам. Все другие отвергаются. И это может быть причиной всех войн, конфликтов и криминальных событий. Ибо мы убиваем за то, чему мы принадлежим, а другие, не принадлежащие – они плохие. Поэтому взорвать себя вместе с самолетом – это правильно и хорошо.

В прошлом был более силен как раз такой, системный уровень сознания, когда желаниям индивида не придавалось особой ценности. И люди чувствовали себя хорошо, когда делали что-то, что делали мама и папа.

Но всё быстрее набирает силу индивидуальное сознание, которое сейчас очень сильно проявлено. И оно тоже уже становится одной из форм насилия. «Я хочу освободиться!». И так освобождается, что кровь рекой.

И уже сейчас есть те, кто подготавливает следующий уровень сознания. То, что мы называем духовный уровень сознания. Он не похож ни на первый, ни на второй. Он включает всё и всех, и не делает разницы между хорошими и злыми. Мы видим, что, когда кто-то приходит, и садится как клиент, и говорит, что мой отец был алкоголиком и бил мать и детей, разве расстановщик говорит: «Фу, как плохо!». Нет. Он говорит: «Что произошло у вас в семье происхождения?». И слушает. Конечно, каждый ответственен за свои действия. Но на уровне духовного сознания мы никого не осуждаем, мы понимаем, что происходит с другими и с собой. И это очень важно.

Итак, первый вид совести – это довольная, чистая совесть. Когда ребёнок растёт, он что-то делает как родители, его хвалят, и он доволен, и он чувствует себя любимым. И тогда его совесть довольна. А во втором случае – это совесть не удовлетворенная, печальная совесть. И вот именно она может хотеть, чтобы ты был бедным – из лояльности к семье. К той части ладони, поднесённой к глазам, которая закрывает ему весь мир. Довольная, потому что мы тогда чувствуем себя хорошо, и эта динамика принадлежности.

И есть динамика собственной реализации. И мы тянемся в обе стороны, ибо мы хотим обе. И мы раздираемы обеими. И мы жертвуем своей динамикой и реализацией, свободой, чтобы чувствовать себя принадлежащими системе. Или когда мы хотим пойти и реализовать себя в динамику собственной реализации, тогда иногда приходится пожертвовать принадлежностью. И это – источник многих наших страданий. И тогда у нас есть проблема. И мы не знаем иногда, мы пожертвовали тем или другим, принадлежностью или лояльностью.

Теперь поговорим про три болезненные динамики. Первая динамика: я являюсь тобой, я следую за тобой во всем, что ты проживаешь. Я никогда не забуду, и я описала в «Хозяйке Даре», в своей книжке расстановку, когда мы увидели поезд смерти. Когда все идут один за другим и умирают, вот как бусы на нитке. Папа, мама, ребёнок. Семья существует, она развивается, но в какой-то момент что-то идет не так. Мы видели это на пластилине. Потому что, например, у нашего папы была большая любовь, но её судьба была уйти из жизни раньше. Но он очень любил свою первую подругу. Но потом он женился, и у них родилась дочка. Но любовь, она там, в сердце живет. И папа бессознательно смотрит на ту женщину, и ребёнок смотрит на маму, и ему хочется папу повернуть, чтобы мама с папой были вместе. Это то, чего хочет ребёнок всегда. Но если не хватает внимания папы, ребёнок может пойти на место первой. Мы это видели, как это происходит. Я являюсь тобой. Я следую за тобой во всём, что ты проживаешь, даже в смерти. Или, например, папа смотрит на свою маму, которая умерла очень рано. И мы идем туда, и встаем на место этой мамы. И мы становимся с ней отождествлены, потому что мы хотим папиного внимания, и мы готовы тоже рано умереть, потому что «я следую за тобой во всем, что ты проживаешь». Такая динамика связана с нарушением закона принадлежности.