не знает, что с ним делать. Поставить на полку и сдувать пыль, или хвастаться перед друзьями? Ты очень хороший, но… И что делать с этим но он не знал. Он не хотел быть хорошим, он хотел быть нужным. Любимым. Необходимым. А не просто очень хорошим. Злость закипала медленно, поднималась к горлу, душила, отдавала горечью на языке. Никита медленно зашёл в гостиную, глядя перед собой пустым, невидящим взглядом. Не заметил, как разогнало свой ход сердце, как кровь прилила к лицу. Ты очень хороший, очень-очень хороший– звучало в голове набатом, билось в виски. Он никогда не станет для кого-то целым миром. Никогда не станет родным и близким. Он обречён оставаться просто хорошим. Не хорошим, сука, за-ме-ча-тель-ным.

Коробочка, которую Никита всё это время держал в руках, пролетела через комнату и ударилась во входную дверь, раскрываясь. Хороший-хороший-хороший– пульсировало в висках. Кружка с Юлиным недопитым чаем, чайник и тарелка с печеньем, пульт от телевизора, ноутбук – всё это летело на пол, рассыпаясь, как сыпалась его жизнь. В очередной раз. С очередной попыткой стать таким, как все. Стул ударился в кухонный шкаф, оставляя едва заметную вмятину на гладком дереве. Перед глазами плясали яркие точки, казалось, он может дышать огнём и плеваться ядом, дыхания не хватало, но Никита, не замечая, крушил всё, что попадалось под руку, превращая идеально начищенные, вылизанные кухню и гостиную в груду обломков. Хороший. Он устал быть хорошим, устал быть приятным, устал. Пальцы впились в стойку до хруста, по телу пробежала дрожь, сперва лёгкая, едва заметная, она постепенно перешла в крупную, заставляя сжиматься каждую мышцу. По лицу бежал пот, капал на гладкую поверхность стойки, а сердце сошло с ума, ломая изнутри рёбра.       Ему было пусто. И темно. Пустота, темнота и ненавистное слово «хороший», личный ад, из которого нет и не будет выхода. Ноги подкосились, Никита рухнул на пол, сжимаясь в комок, не ощущая слёз, текущих из глаз, не понимая, где находится и что происходит. Он только знал, что если свернуться и стать как можно меньше, всё пройдёт. Он исчезнет, боли не будет. Не будет ничего…

Никита не знал, сколько времени пролежал так, на полу, среди обломков мебели и своей мечты. Когда он пришёл в себя, было ещё светло, тихо шелестел дождь. Мышцы одеревенели, майка прилипла к телу, в горле саднило. Словно во сне, он оглянулся, разглядывая учинённый погром, провёл рукой по влажным волосам и медленно побрёл в ванную.

Юля не помнила, как добралась до дома – всю дорогу она держалась, чтобы не разрыдаться, попутно успокаивая шипящего Ленни, которому такие частые переезды явно не пришлись по душе. Но когда показался её подъезд, слёзы снова вскипели на глазах, и расплачивалась с таксистом Юля уже не автомате, стремясь как можно скорее оказаться дома, отгородиться ото всего мира и упасть в пучину отчаяния. Квартира встретила тишиной, свежестью – Маринка забыла закрыть окно на кухне, когда оставляла проветриться – и непривычным хаосом. То, что когда-то казалось привычным беспорядком, теперь резало глаз: брошенная на диване одежда, пара кружек на столе и подоконнике, небрежно брошенное на стул полотенце. Это составляло её жизнь, но сейчас раздражало.

Юля машинально расправила заломившуюся клеёнку на столе, перенесла в раковину кружки и несколько тарелок, расставленных по квартире, сбросила в стирку одежду и только перед подоконником зависла, поняв, что собирается вытирать пыль. Что она вообще творит? Сказка кончилась, можно возвращаться к привычной жизни. И в её жизни маниакального стремления к чистоте точно никогда не наблюдалось. Губы дрогнули, рука, держащая мокрую тряпку, разжалась, и Юля медленно опустилась на пол, прислонившись к стене под окном. Что она сделала не так, что сказала? Как умудрилась обидеть Никиту невинной, в общем-то, фразой? Она не знала. Но легче от этого не становилось, наоборот, слёзы хлынули из глаз, рыдания начали душить, заставив лечь на пол и прижать колени к животу. Потом ей станет легче. Позже. А сейчас надо просто это пережить. И всё будет по-прежнему. Хотя кого она обманывает? По-прежнему уже никогда не будет.

23. Интерлюдия. Самоизоляция и пучина отчаяния

Квартира вновь сияла чистотой, но привычного успокоения это не приносило. В душе образовалась огромная дыра, словно кто-то выкачал разом все эмоции, оставив только одну – не проходящую боль. Никита тяжело вздохнул и с силой потёр переносицу, пытаясь хоть как-то привести себя в чувство. Он уже переживал всё это, справится и сейчас. На столе перед ним лежал блистер с таблетками – всего две капсулы, оставшиеся с прошлого курса лечения. Тогда врач сказал, что антидепрессанты ему больше не нужны, сейчас Никита смотрел на них и пытался заставить проглотить таблетку. После них приходило блаженное равнодушие, чувства притуплялись, скрывались в тумане. Но у таблеток был побочный эффект – кроме боли они забирали и все остальные эмоции: любопытство, желание узнавать что-то новое, двигаться вперёд. Действительно ли в них есть необходимость, или можно справиться самостоятельно? Стоит лишь позвонить врачу, он выпишет рецепт, и завтра в тумбочке снова поселятся старые, но не добрые друзья. Нет. Никита решительно отодвинул от себя таблетки и потянулся к телефону. Ноутбук накрылся, надо сдать в ремонт, доплатив за срочность. А пока позвонить Денису и сказать, что завтра прогуляет первый самоизоляционный день. И послезавтра, наверное, тоже – пока не вернут технику, на которой осталось полно информации, о работе можно забыть. Хотя лучше бы было наоборот – забыть о причинах, заставивших разбить ноутбук, и погрузиться в работу.

Никита тяжело вздохнул и поднял голову, будто видел свою квартиру впервые. Пустая и безликая, без Юли она больше не была крепостью, она стала тюрьмой. Если бы была возможность повернуть время вспять, он сделал бы всё, чтобы уговорить остаться. Не пугать этим дурацким предложением, отойти в сторону и дать подумать… Но в то же время он понимал, что так вышло даже лучше – она и так прикипела к нему, без крови не оторвать. Что было бы дальше? Он бы надеялся, ждал, а она так и не смогла полюбить. Впрочем, сейчас это не удивляло, Никита смирился. Кому он нужен? Именно он, не его деньги? Юле оказалось не нужно ни то, ни другое. И у неё хватило честности это сказать. Ненавидеть её или презирать Никита не мог, да и за что? Зато мог ненавидеть и презирать себя. Всю жизнь пытался куда-то расти, что-то узнавать, ходил на какие-то курсы. Ему постоянно казалось, что этого мало, хотелось прыгнуть выше