«А ведь они боятся, – вдруг подумалось ему. – Всего боятся. Своих хозяев боятся и своих батраков, своих жён и своих мужей. Даже детей своих и то боятся до смерти…»

Не хватало только искры, чтобы вспыхнул пожар, и её не пришлось долго ждать.

– Бей ведьмака! – вскричал кто-то, и толпа бросилась вперёд. Збых рванулся на помощь другу, но ему подставили ножку, в воздухе мелькнула лопата, и кузнец, оглушённый, повалился на снег.

– Збышко!!!

Ружена подоспела только в последнюю минуту и не смогла сдержать крика, увидев, как людская волна прокатилась над её братом и захлестнула рыжего странника.

– Не троньте его!!!

Её отпихнули в сторону. Девушке оставалось стоять и бессильно смотреть на кучу шевелящихся тел. Слышались крики, пыхтение, ругательства, треск рвущейся материи.

И вдруг всё кончилось.

Никто не понял, откуда они взялись – белые волки – пятеро зверей во главе с матёрым вожаком; они как-то сразу возникли в самой гуще драки, как возникают ниоткуда хлопья снега в чистом зимнем воздухе, и через миг рыжего паренька окружил вихрь когтей, горящих глаз и щёлкающих клыков. Толпа ахнула и схлынула назад, оставив на истоптанном снегу распростёртое тело.

Повисла гнетущая тишина.

Жуга лежал недвижно, уткнувшись лицом в снег. Налетавший ветер шевелил его рыжие в пятнах крови волосы. «Убили!» – ахнула женщина. «Молчи, дура… – грубо осадил её мужской голос. – Молчи…»

Четыре волка остались стоять неровным полукругом, ощерив зубы, – замершие, собранные, готовые к прыжку. Пятый подошёл к травнику, склонился над ним. Мелькнул промеж зубов жаркий розовый язык.

Послышался стон. Пальцы простёртой руки сжались, горстью загребая снег, Жуга поднял голову и открыл глаза. Обвёл взглядом притихших поселян. Разбитые губы шевельнулись.

– Тени… – еле слышно сказал он. – Как вы не понимаете, что все вы – просто тени…

Он медленно приподнялся. Сел. Вытер губы, безразлично покосился на окровавленный рукав и попытался встать. Волк с готовностью подставил плечо. Жуга благодарно кивнул, ухватился рукой за волчий широкий загривок и медленно, приволакивая ногу, двинулся к лесу.

Ружена подняла голову. Губы её округлились: «Жуга!» – хотела позвать она, но тот вдруг сам остановился, оглянулся, взглядом нашёл в толпе девушку и молча покачал головой.

Он так и ушёл, не сказав больше ни слова, и никто не посмел его остановить, пока сидели и ждали возле могилы четверо снежных волков.

Потом ушли и они.

* * *

Збыха отнесли домой. Ружена помогла уложить брата на кровать и вытолкала всех вон. Пришёл кузнец в себя только к вечеру, а на следующий день, одолжив у соседа лошадь и сани, погрузил в них весь свой нехитрый скарб и вместе с сестрой уехал из деревни, по слухам – к дальней родне. Дом продали.

Говорят, белых волков видели ещё раз, но следующей ночью разыгралась метель, такая вьюжная и ветреная, что никто не решился выйти на улицу. А когда утром наиболее смелые из местных, опрокинув для храбрости кружечку-другую, вооружились чем ни попадя и заявились на кладбище, то нашли вместо могилы лишь полузаметённую снегом яму: гроб был пуст, тело рифмача исчезло.

Намерились спросить бабку Нису, но травницы дома не оказалось. Не появилась она и после, и пустая хибара её долго стояла на берегу, пока со временем не развалилась.

А дня через два к деревне вышел худой, измождённый мальчонка лет пяти-шести. Он шёл медленно, зябко кутаясь в старую шаль, доходящую ему до колен. Редкие поселяне торопливо крестились при встрече с ним и после долго смотрели вслед, а Вацлав, который вышел поглядеть, что за шум, завидев его, хлопнулся в обморок.

Парнишка молча прошёл мимо длинного ряда домов и остановился у крайней слева избы. Постоял у дверей, как будто вспоминая, затем поднял руку и робко постучался.

– Мама, – позвал он, – открой…

Оправа: Говорящий

5

Солнце подбиралось к зениту. Становилось жарко. В округе было тихо, лишь кузнечики в траве старались, стрекотали вовсю да высоко в небе переливчато и звонко пел жаворонок.

Медведь шумно вздохнул и повалился на бок.

«Неплохо бы перебраться в тень. Или уйти к реке».

Травник полез в мешок, вытащил оттуда пузатый овальный бочонок и выдернул пробку.

– У меня с собой есть вода.

Зверь долго и жадно лакал, неуклюже ворочая лапой бочонок. На потемневших дубовых клёпках засветлели глубокие царапины. Травник к воде не притронулся, лишь подождал, пока медведь не напился, и спрятал бочонок обратно в котомку.

«А-ах… – Зверь снова уселся на зелёный ковёр. – Что ж, хорошо. Значит, с Волком ты уже знаком».

– Знаком. И я…

«От мести к интересу через безразличие и страх, – не слушая его, меж тем проговорил медведь. – Ах-р… утраченная вера… Ты рисковал, спасая этих… кузнеца и этого словесника с шерстью на морде. Это самое у вас и зовётся дружбой? Ах-р… занятно…»

– Не знаю. – Жуга пожал плечами и задумался. Потеребил подвески на браслете. – Я, конечно, рисковал. Но они ведь рисковали больше!

«Что я ещё забыл? Какое чувство? Помнишь?»

– Может быть, любовь? – предположил Жуга.

Медведь презрительно фыркнул.

«Никогда не мог в вас этого понять. Навыдумывали слов – дружба, любовь… Ах-р!!! Какая чепуха! Да ты, наверное, их и сам не понимаешь. Все эти ваши «чувства» – только пыль, которую уносит ветер».

– Может быть, ты прав, – ответил странник.

И, помолчав, добавил:

– А может быть, и нет.

Башня ветров

Выстрела в спину не ожидает никто, и когда хрустальный шар в лавке волшебника Веридиса взорвался с адским грохотом, помочь уже ничем было нельзя. Растревоженные жители соседних домов высыпали на улицу. В окнах особняка показалось пламя, побежали за водой. Наконец сломали дверь, и в дальней комнате, уже охваченной огнём, отыскали двоих.

Ученик колдуна ещё дышал. Сам волшебник был мёртв. На лице его, истерзанном осколками хрусталя, застыло удивление.

* * *

Хмурым зимним утром свинцовые волны Галленской бухты вспенили вёсла, и в гавань вошёл корабль. То был дра́ккар – развалистая низкобортная ладья викингов. Нос корабля был чист, резная драконья голова – обычный талисман морских разбойников в бою или дальнем похо- де – была снята. Корабль шёл торговать.

Часы на башне пробили полдень, когда гружённая товаром ладья норвегов вдруг вспыхнула синим пламенем, словно охапка соломы, и в считаные минуты сгорела дотла прямо у причала, не успев даже толком ошвартоваться. Обугленный её остов поглотила вода. Из мореходов не спасся почти никто.

Хрустальный шар это видел.

Днём позже разыгралась буря. Холодный ветер разметал забытый костёр цыган-степняков, чья потрёпанная кибитка притулилась у дороги, раздул тлеющие угли и