Отправив Макендрика на свое место во главе отряда, Каффран вернулся, чтобы проверить состояние Макал­луна и Домора. Приличная доза обезболивающего пре­вратила Макаллуна в едва соображающую тряпичную куклу. Домор ослеп. Его искусственные глаза оконча­тельно вышли из строя, и механические задвижки за­крылись. Вокруг настроечных колец собиралась вяз­кая жидкость, стекавшая теперь по щекам гвардейца. Каффрану было тяжело видеть друга в таком состоя­нии. Словно они вернулись на Меназоид Ипсилон. Там, даже потеряв оба глаза, Домор продолжал сражаться, внося свой вклад в победу. Его стойкость и благородст­во поразили тогда даже Гаунта.

— Брось нас, — произнес Домор.

Каффран только мотнул головой. Он стер со лба пот, стекавший по татуировке синего дракона на виске. Открыв медицинский подсумок Макаллуна, Каффран достал оттуда одноразовый шприц с дозой адреналина и, недолго думая, вколол в руку гвардейца. Вскрикнув, раненый солдат пришел в сознание. Каффран хлопнул его по щеке.

— Домор будет твоими ногами. А ты — его глазами.

Прорычав сначала что-то неразборчивое, Макаллун

кивнул. Прилив адреналина оттеснил боль на задний план, возвращая его конечностям силу.

— Я справлюсь, справлюсь… — сказал он, крепко держась за Домора.

Призраки двигались дальше. Покинув место катас­трофы, они оказались в окружении огромных цилинд­рических цистерн, погрузочных платформ и выкра­шенных в красный цвет металлических башен. На каждой из них был нанесен символ Имперского орла, ныне оскверненный мерзкими рунами Хаоса.

На большой площади они обнаружили не менее пя­тидесяти выстроенных в ряд открытых грузовиков. Все они были разбиты и сожжены. Возле одной из погру­зочных платформ грудами громоздились миллионы об­резков труб и шлангов. В одном из поврежденных хра­нилищ гвардейцы нашли бесчисленные человеческие тела, беспорядочно сваленные в кучу. Это были те ра­бочие, что отказались присоединиться к Скаре.

Во всяком случае, так предположил Флавен.

— А может, и нет, — усомнился Каффран, прикры­вая нос и рот краем своего плаща от ужасного запа­ха. — На них вражеские доспехи и символика. И кста­ти, это свежие трупы.

— Да как они вообще находят время собирать и складывать здесь убитых?! Там полномасштабный штурм в разгаре!

Каффран вполне разделял скептицизм Флавена. Но факты оставались фактами. В чем смысл?.. Какие на­мерения двигали теми, кто устроил здесь этот страш­ный склеп?

До Призраков донеслись выстрелы, лазерный залп откуда-то из-за хранилищ. Призраки отпрянули и сли­лись с тенями. Снова выстрелы, почти синхронный залп. «Не меньше ста винтовок, пожалуй?» — решил Каффран. Он приказал гвардейцам оставаться в укрытии, а сам вместе с Адаре двинулся вперед.

То, что они увидели за следующем бункером, по­вергло их в шок.

В центре комплекса оказалась квадратная пло­щадь, почти километр в ширину. Судя по маркировкам на ее поверхности, это была посадочная площадка для транспортных барж. В центре площадки стояла тысяча солдат Родичей, по сотне в ряду. Прямо перед ними лежала гора трупов, которую тракторы сгребали ков­шами и загружали на платформы грузовиков.

Каффран и Адаре наблюдали. Первая шеренга Ро­дичей сделала двадцать шагов вперед и развернулась к остальным. По сигналу стоявшего рядом офицера сле­дующая шеренга подняла оружие. Неровный залп. Сто­явшие перед строем солдаты упали. Бульдозеры убрали их тела, и только что отстрелявшаяся шеренга высту­пила вперед и заняла место своих мишеней. Сектанты развернулись в ожидании. Еще один приказ. Еще один залп.

Каффран не мог понять, что же больше всего вы­зывало у него отвращение — сам размах массового расстрела или та покорность, безропотность, с которой каждая шеренга уничтожала предыдущую и тут же за­нимала ее место.

— Какого феса они творят?! — выдохнул Адаре.

Каффран задумался на несколько мгновений, вспо­миная те части инструктажа, которые старался задви­нуть в памяти подальше. Те, в которых Ибрам Гаунт говорил о Шолене Скаре.

Память вернулась к нему из самых темных уголков разума, словно болотный газ, поднимающийся из тря­сины забытья. Внезапно перед его мысленным взором предстал комиссар Гаунт, его голос зазвучал в ушах. Аудитория могучего транспортного корабля «Настой­чивость». Гаунт в своей длинной шинели и форменной фуражке поднимается на кафедру под каменным бал­коном трибуны. Взгляд комиссара задерживается на позолоченном двуглавом орле, раскинувшем крылья на бархатном занавесе за его спиной. Гаунт снимает ши­нель и бросает на обитый черной кожей стул. Он оста­ется в парадном кителе, снимая фуражку лишь для то­го, чтобы поправить волосы. Собравшиеся гвардейцы вытягиваются по струнке.

Гаунт тогда говорил о мерзостях и об отвратитель­ных вещах, которые Каффран изо всех сил старался забыть.

— Шолен Скара — чудовище. Он боготворит смерть. Он верит в то, что это абсолютное выражение воли богов Хаоса. На Бальгауте, до нашей высадки, он создавал лагеря смерти. Там он уничтожил в ходе ри­туалов не меньше миллиарда жителей Бальгаута. Его методы были весьма изощренными и…

Каффран не мог заставить себя вспомнить, что даль­ше рассказывал Гаунт. Мерзостные названия приспеш­ников Хаоса, которыми командовал Шолен Скара, сим­волизм его преступлений. Но теперь Каффран понял, почему Ибрам Гаунт — защитник человеческой жизни и воин всеблагого Императора — так сильно ненавидел монстров, подобных Скаре.

— Его служение Хаосу заключается в убийстве. Ему сгодится любая смерть. Можно даже не сомневаться, что он уже перебил все лояльное Империуму население улья. Но также нет сомнений в том, что, если Скара почувствует близость поражения, он начнет системати­чески истреблять все живое на острове, включая сво­их собственных солдат. Массовое самоубийство во сла­ву Хаоса. Во имя богомерзости, которую они называют словом «Кхорн». — Гаунт закашлялся, словно его тош­нило от одного этого слова, и шепот отвращения про­катился по рядам Призраков. — И вот в этом залог на­шей победы. Мы можем победить, если убедим его в том, что он неизбежно проиграет. Тогда нам не понадо­бится убивать всех сектантов. Стоит Скаре решить, что он вот-вот потерпит поражение, он начнет истреблять своих собственных последователей в качестве последне­го гимна веры и решимости.

Мысли Каффрана вернулись в настоящее. Адаре тем временем что-то говорил.

— …фес, да там еще! Кафф, смотри!

Тысячи Родичей выходили на площадь, сменяя ше­ренги уже убитых солдат.

«Не убитых, а принесенных в жертву», — поправил себя Каффран. Это как жатва. Ему живо вспомнились копны стеблей кукурузы на полях Танит, которые скла­дывали механические молотилки.

Несмотря на тошноту, которая сотрясала все его нутро при каждом залпе, Каффран улыбался.

— Чего? — спросил его Адаре.

— Ничего…

— Так что будем делать? Каков план?

Каффран снова оскалился. Он вдруг осознал, что у