Я слышу голоса моего отца и Хоука, которые очень громко смеются где-то поблизости. Поправляю платье, может оно слишком длинное, но выбор был за ним, а не за мной. Темно-синяя мерцающая ткань приятно соприкасается с телом, облегает мой сравнительно небольшой животик. Прохожу в гостиную и встречаю Роджера, моего отца и Хоука, они стоят около камина и что-то активно обсуждают. Как только я появляюсь на пороге, они все оборачиваются, и я смущаюсь, опускаю голову. Хватает внимания Хоука, который сейчас точно выпрыгнет из штанов, я люблю этот сумасшедший взгляд полный страсти.

Мама протягивает руки и обнимает меня, приглашая в их с Райли компанию. Женщина, после того как они стали жить вместе с Роджером, стала выглядеть иначе, более уверенная в себе, расслабленная, а главное счастливая. Как и все мы.

Я поправляю рукав на футболке Трентона, беру его на руки и под тихое звучание бархатного голоса Френка Синатры двигаюсь по огромной гостиной. Малыш окреп, теперь мы не переживаем, что с ним может что-то случиться. Он наш маленький светлячок приносящий удачу, который очень любит послушать музыку времён моего деда. Мы подходим вместе к дедушкам, которые готовы вести за него войну при любом удобном случае. Вариант «Деда и Дед», для малыша не имеет никакого значения, он любит их одинаково, но соперничество в крови у мужчин.

Роджер берет ребёнка на руки и наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

– Прекрасно выглядишь, Эмерсон, – указывает на Хоука, который отошёл к официанту, – Ты даже не представляешь, как я счастлив за него и за вас троих. И мне до сих пор очень стыдно…

– Не надо, все хорошо, – я сжимаю его руку, чтобы он не продолжал этот разговор.

Роджер все ещё не может простить себе мысли о том, что я хотела их всех перетравить, и не впустил в дом, когда я надеялась поговорить с Хоуком после ссоры. Позже мы с ним встретились и без лишних глаз в спокойной обстановке обсудили все злободневные темы и высказали все то, что думали. Моё уважение к этому человеку безмерно, так как он очень сильно любит своего сына и на многое пошёл, чтобы помочь.

Звенит колокольчик, и нас всех приглашают к столу. Хоук тут же подходит ко мне, берет за руку и усаживает во главе стола, как хозяйку дома. Я немного стесняюсь вот так открыто брать на себя подобную роль, это не то, как если бы мы были наедине. Поправляет за мной стул и садится рядом. Официанты разносят еду и ставят перед нами на столе.

– Минуточку внимания, – отец Хоука стучит вилкой по ножке бокала, и мы тут же отрываемся от тарелок с едой. – Тридцать один год назад на свет появился мой единственный сын. Мальчишка стал моим смыслом жизни, радостью и гордостью.

Хоук опускает голову вниз, разжимает ладонь, затем сжимает её в кулак. Я глажу его пальцы под столом, он поворачивается ко мне, в его глазах стоят слезы, с которыми он пытается справиться.

– Я помогал ему сделать первые шаги, настойчиво изучал систему конструирования, потому что ничего не понимал в этом. Но мой сын очень хотел, чтобы я построил для него лего город, – он усмехается, – Я помню, как он вымазался однажды с ног до головы, а я не знал, что с ним делать. Каждая его болячка сводила меня с ума, я превращался в отчаянную домохозяйку, страдающую вместе со своим чадом. Все за что бы он ни взялся, вызывало во мне отцовскую гордость, новый стих, песня или как он смело снял дополнительные колеса и поехал на велосипеде самостоятельно. Правда, лишился первого зуба, так как врезался в дерево. Но он не позволял ему помочь, садился и падал, пока не научился. Я жутко переживал, но не лез к нему со своими нравоучениями в подростковом возрасте, надеялся, что все изменится со временем.

Я поднимаю глаза на моих родителей, мама внимательно слушает Роджера, а отец, не отрываясь, наблюдает за Хоуком.

– Я всегда знал, что он справится со всем, даже если будет казаться, что весь мир против него. И вот сейчас спустя тридцать один год отцовства, я уверен, что у моего сына появилась девушка, с которой любые жизненные проблемы, выпадающие на его долю, моему сыну будет с кем разделить. И они вместе справятся, становясь сильней, – он поднимает бокал и указывает на Хоука. – За тебя, сынок, за твою семью, которую ты образовал, сделав нас всех счастливыми.

Не представляю, что происходит сейчас в душе у мужчины, сидящего рядом, как он справляется с нахлынувшими эмоциями, но он сдержанно встаёт, подходит к отцу и крепко его обнимает. Я часто моргаю и стараюсь не расплакаться, мама вытирает салфетками глаза и улыбается мне.

– Мне тоже надо сказать тост или не стоит? Уверен, мне точно есть что сказать, да, сынок? – мой отец решает все свести к шутке и расслабить этим собравшихся. – Хотя бы о моменте, как ты помогал мне.

– О, военная казарма плачет, когда понимает, что потеряла такого генерала, – отвечает Хоук со смехом. – Но мы же договорились, что сочтёмся на моей территории?

Лицо моего отца вытягивается. Он смотрит в свою тарелку, прищурив глаза.

– Я не травлю родственников, так что расслабьтесь, папаша.

Они смеются, я встаю из-за стола, чувствуя, что мне срочно необходимо сходить в уборную. Хоук вопросительно смотрит на меня, я пальцем показываю ему, что он может оставаться. Быстро пересекаю коридор и дёргаю двери туалета. Впервые они закрыты, я хмурюсь, глажу живот и вздыхаю, придётся идти наверх. Прохожу маленький закуток под лестницей, и мне кажется, кто-то поднялся наверх.

– Вот блин, – тихо говорю я.

Беременной девушке необходимо несколько уборных на все случаи жизни или вообще передвигаться с уткой. Потому что иногда терпеть нет сил, и каждый набег на уборную кажется радостным достижением, после бега с препятствиями. Поднимаюсь по лестнице, иду вдоль дверей и отдуваюсь, ещё бы немного дотерпеть. Вот интересно, почему всегда это происходит неожиданно? Мой мочевой то ли наполовину пуст, то ли наполовину полон…

Когда я выхожу из уборной, двери в комнату Трентона приоткрыты, хотя ребёнок внизу. Я точно уверенна, пока у меня был марш-бросок, все было закрыто. Заглядываю в комнату, она тёмная из-за отсутствия в ней света. Собираюсь закрыть двери, слышу какой-то шорох, тянусь к выключателю и отдёргиваю руку, когда меня за неё хватают.

– Господи Боже, – ору я не своим голосом.

– Тише, мышка, это я, – мужчина затягивает меня в комнату и запирает двери за моей спиной.

– Хоук, я клянусь ты… – он включает свет, я щурюсь, и когда глаза полностью привыкают, шокировано смотрю на него.

– Что все это значит, – моя рука все ещё прижата к груди. – Перестань делать все эти приятные вещи.

Смотрю на огромный букет белых роз в его руках, он поправляет горловину на рубашке, расстёгивает пуговицу.

– Почему? – с лукавой улыбкой спрашивает он.

Я уже даже забыла, что он снова повёл себя как ненормальный.

– Это не в твоём стиле? – отвечаю ему, подхожу на шаг ближе.

– Что же в таком случае в моем? – он облизывает свои губы, от чего я замираю. Что он задумал?