Я подхожу к дверному проему и прислоняюсь к косяку, приложив руку ко лбу, чтобы солнце не светило в глаза, любуюсь красотой дня. Озеро сверкает. Длинноногая цапля ловит рыбу на мелководье. Мимо проплывает семейство молодых поганок, смешно кивая головами. Ко мне подходит Бринах. Он начинает говорить, но его останавливает приближающийся стук лошадиных копыт. К хижине подъезжают два всадника – это Родри и его желторотый сынок Шон. Они, как всегда, разодеты в пух и прах, хотя здесь и некому оценить великолепие их нарядов.

– Добрый день, принц Бринах, – сердечно приветствует господина брат принцессы и изящно кланяется, не сходя с седла. Меня же он не замечает, словно я – невидимка. В итоге ему удается проявить почтение к принцу и одновременно без слов оскорбить меня. Подобные таланты демонстрируют его изощренную ловкость, порожденную жизнью, проведенной на дипломатическом поприще. – И какой чудесный сегодня выдался денек.

– И правда, чудесный день для прогулки верхом, – соглашается Бринах и демонстративно обнимает меня за талию. Этот жест не ускользает от внимания его шурина, но тому удается хорошо скрыть неудовольствие.

– В самом деле. Я купил Шону нового коня, и мы решили испытать его на выносливость. Шон проскакал на вершину Майнидд Моэл, а потом отпустил поводья, чтобы галопом помчаться вниз. – Родри замолкает и с гордой улыбкой смотрит на своего прыщавого отпрыска.

– Этот конь хорошо сложен, – оценивает животное Бринах.

– Должно быть, он стоил тебе немалых денег, – замечаю я.

Родри предпочел бы проигнорировать мое замечание, но тщеславию его сына нет предела.

– Истинная правда! Отец отдал за него больше, чем за любого другого своего коня, – радостно хвастается Шон, не замечая раздражения, мелькающего на лице Родри.

Последний вынужден небрежно рассмеяться.

– Родителям свойственно баловать сыновей.

Бринах улыбается и кивает.

– Я с нетерпением жду дня, когда смогу побаловать и свое дитя, – заявляет он.

В воздухе разливается напряжение. Принц еще не бросал шурину вызова касательно места моего ребенка в этом мире. Родри известно, насколько важно для Бринаха появление на свет мальчика. И неважно, что он будет незаконнорожденным, – если у принца не будет других сыновей, он станет наследником. Но шурин принца продолжает гнуть свою линию и игнорировать факт моего существования.

– Шон, – говорит он, показывая на коня своего сына. – Твой конь начинает остывать, его надо поскорее накрыть попоной. – Он лицемерно улыбается Бринаху. – Мы поедем, мой принц, – говорит он с еще одним поклоном и, искусно управляя конем, заставляет того отступить.

Мы смотрим, как они едут прочь. Я чувствую, как Бринах прижимает меня к себе еще крепче. Я знаю, он будет защищать меня до последнего вздоха. И молюсь богам, чтобы до этого не дошло.

Тильда

В ночь после окончания обжига Тильда никак не может заснуть. Наверху, в спальне, так холодно, что она решает переночевать на диване, в теплой гостиной, и подбрасывает в камин побольше дров. В сарае их осталось маловато, и Тильда понимает, что скоро должна пополнить запасы, если по-прежнему будет полагаться только на печи и камин. Она знает, что, скорее всего, смогла бы восстановить электричество, пусть бы оно подавалось с перебоями, но не хочет этого делать. Она привыкла работать в ритме коротких зимних дней, при свечах и тусклом свете «летучей мыши», читать, освещая страницу узким лучом налобного фонарика, работающего от батарейки, и обходиться без компьютера.

Я что, таким образом скрываюсь? Откладываю возобновление полноценного общения с внешним миром? Нарочно придумываю причины, чтобы не пускать сюда родителей? Неужели я хочу спрятаться от мира?

Она вынуждена признаться самой себе, что, возможно, так оно и есть. Ведь было бы так полезно поискать в Интернете сведения об останках в раскопанной археологами могиле, об искусственном острове, о людях, которые жили вокруг озера много веков назад. Но она почему-то продолжает этому противиться.

Чего же я не желаю видеть? Что боюсь найти?

Она плотнее укутывается пуховым одеялом. Чертополошка встает с места перед почерневшим от недавнего возгорания камином и осторожно залезает на диван.

– Да что ты такое делаешь? Думаешь, здесь правда хватит места для нас обеих? – беззлобно протестует Тильда, втайне радуясь успокаивающему обществу собаки.

После ночи, проведенной с Диланом, она пребывает в смятении. Она чувствовала, что поступает правильно, отдаваясь ему. Эта ночь была особенной. И после нее Тильда чувствует себя намного лучше – она словно сделала важный шаг к новым отношениям. Она знает: этот шаг отдалил ее от Мэта, и от этого ей становится грустно, но она понимает – это неизбежно. Цепляясь за память о Мэте, она цепляется за свое горе. Тильду пронзает острое чувство вины.

Может быть, этим я его предаю? Не слишком ли быстро я отдалась другому мужчине?

Она вздыхает и, протянув руку, гладит уши Чертополошки.

– А ты как думаешь, девочка? Ты что-нибудь в этом понимаешь? – Тильде кажется, что в неровном свечении огня в камине она различает снисходительное выражение на собачьей морде. – И тебе нет нужды ревновать меня к нему, глупая псина. Ты должна хорошо к нему относиться, ведь это он избавил тебя от розового ошейника.

Тильда закрывает глаза и проигрывает в уме события минувшей ночи. Она вспоминает, как надела браслет на предплечье. Она снова чувствует, как прохладный металл касается кожи. А потом на нее обрушивается поток противоречивых мыслей и ощущений, в которых она никак не может разобраться. Слепящий белый свет. Дилан, отброшенный к противоположной стене. Оглушительный звон. Стремительное вращение, от которого она едва не лишилась чувств. Огонь, разрастающийся, извергающийся из камина, грозящий сжечь и эту комнату, и весь дом. И видение. Эта… версия ее самой: гордая, безмятежная, сильная.

Неужели это и впрямь была я? Верю ли я в переселение душ?

Но кроме этого, было и еще кое-что. То, что взволновало и устрашило одновременно. Ошеломительное, пьянящее, завораживающее ощущение могущества, пронизавшее все ее существо. Она никогда не испытывала ничего подобного. Ее тогда испугало, что она не могла контролировать эту силу. Но ощущение энергии, или как еще это можно назвать, было великолепным. И хотя Тильда едва осмеливается признаться даже самой себе, но ей хочется ощутить это могущество вновь. Она знает: что-то, заключенное внутри нее, соединилось с поразительной силой, и хотя она не понимает ее природы, не может ею пренебречь.

Браслет лежит на столике рядом с Тильдой. Она не осмелилась надеть его снова. Он притягивает – ей часто хочется потрогать его. Дилан предложил отнести браслет своему дяде, чтобы тот попробовал пролить свет на его происхождение, но Тильда и слышать не пожелала о том, чтобы Дилан вынес украшение из дома. Ей очень хочется заснуть, чтобы отдохнуть от терзающего хаоса мыслей и чувств. В голове теснятся различные вопросы, каждый из которых, будучи достаточно трудным, способен лишить ее сна. Близость с Диланом. Воспоминания о Мэте. Призрак из раскопанной археологами могилы. Таинственное воздействие браслета. И обжиг. Тильда решает сосредоточить все внимание на последнем. Завтра она откроет печь и посмотрит, увенчались ли успехом недели упорного труда, осуществились ли надежды претворить идеи в нечто прекрасное или все усилия пошли прахом.