Огромное толстое дерево на треть уже выгорело внутри. И теперь это огненное дупло мерцало и переливалось багряным жаром, завораживая и притягивая взгляд. «Такой красоты по телевизору не увидишь…» — подумал мельком Никита, любуясь этим жаром.

Подул ветерок — и оранжевые искры огненными расплетающимися косами полетели в лицо сидящим у костра. Лопухин заслонился рукавом куртки.

Иван налил ему чаю и протянул эмалированную кружку с оббитыми краями.

— Чай-то с травами, — заметил гордо археолог.

— С какими именно? — опасливо поинтересовался Никита.

— Не волнуйся, вкусными…

— Смотри, не подсыпь чего-нибудь.

— Если б хотел, давно бы.., того.., сыпанул.

— Да что ты?!

— Ага… Я ведь поначалу думал, что ты, Никита… того.., конкурент! — признался Иван.

— Тоже копать, думал, я сюда еду?

— Ну да…

— А как догадался, что — нет?

— Так я для чего ж в вещах-то твоих шарил? — удивился его наивности Иван. — Наш брат разве так на работу собирается? Пошарил — вижу: нет! Не конкурент. Ну, а остальное мне по фигу. Тут в тайге кто только не бродит. И чужими секретами интересоваться не принято. Главное, чтобы ты нашу дорожку не перебегал!

— А что, Иван, если б конкурентом я оказался, скажи, убил бы ты меня по дороге?

— Да на фиг ты мне нужен — убивать… Деньги спер бы и вещички да бросил тебя. Ушел бы ночью, пока спишь. Ты бы сам тут и сгинул. И убивать не надо. Тут ведь такие места — если чужой, не выберешься.

«Славный, славный попутчик…» — вздохнул Лопухин и вслух похвалил бородатого:

— Знаешь, что, Иван, в тебе больше всего подкупает?

— Ну, че?

— Искренность.

— А че мне врать-то? Тут прокуроров рядом нет. А человек я простой…

— Логично, — согласился Никита. И задумался.

Надо было отдать должное, Семанович по сравнению с Иваном и впрямь выглядел интеллигентом: и речь другая, и повадки. Однако Лопухин вовсе не был уверен, что, окажись он конкурентом черному археологу, интеллигентный Семанович повел бы себя иначе, чем «простой человек» Иван. То есть не пырнул бы его при случае ножиком… Ведь, судя по всему, речь здесь шла о немалых деньгах. Даже само по себе серебро, из которого были сделаны украшения, найденные в захоронении, чего-то стоило, а уж учитывая музейную ценность находок…

Чай с травами, и правда, оказался очень вкусным.

— Так что ты нас, парень, не бойся, — снова успокоил его Иван, зачерпывая из котла закопченной поварешкой еще чаю и подливая Лопухину в эмалированную кружку. — Ничего мы тебе не подсыплем…

Тут, понимаешь, не нас опасаться надо!

— Вот как? Это интересно… А кого же?

— Тайга, брат! Одно слово, тайга. Тут знаешь какие истории приключаются…

— Ну, расскажи, расскажи, Иван, — заинтересовался Никита. — В самом деле?

— А че мне врать?! Во тут, на этом самом почти месте, такая, понимаешь, история несколько лет назад приключилась…

— А что такое?

— Да работала рядом с этим поселком, брошенным тогда, одна экспедиция археологическая! Снаряженная, говорят, будто бы от областного музея. Ну тогда, сам понимаешь, финансирование еще от государства шло. Поддерживали науку… Не шибко, правда, копеек на семнадцать в день, но поддерживали…

— И что же? — нетерпеливо перебил его Никита, опасаясь, что Иван, как это свойственно людям его возраста, ударится в занудную ностальгию по ушедшим временам и рассказ затянется.

— Короче, нашли тогда эти археологи уникальное захоронение. Только вот беда, в живых из них никто не остался. Ночью кто-то на их палаточный лагерь тогда напал — и всех порешил!

— Жуть… — Лопухин опасливо оглянулся на темные деревья за спиной.

— Это, знаешь ли, парень, с археологами иногда случается. Время от времени. Случаи подобные известны. Профессия в этом смысле опасная: человек в лесу, в палатке, ведь, считай, беззащитен! Любой хулиган и сумасшедший, любой беглый из тюряги за паспорт или несколько картошек и банку тушенки тюкнет по голове топориком — и привет! Короче, порешил их кто-то.

— Кто?

— Ну, неизвестно! А местные, аборигены, вишь ты, все по-своему повернули…

— Это как?

— Захоронение то богатое очень было. И женское… Ну вот как наше, то, что мы сейчас копаем.

Может, это жрица погребена была. А может, волшебница, как местные говорят, колдунья. Такие дамы, которые обладали даром общения с духами и могли влиять на судьбу человека, были окружены у здешнего народа особым почитанием и страхом… Ну, вот аборигены и выдумали, что раз ее побеспокоили, без погребения оставили и из земли вытащили, то дух ее, стало быть, неприкаянным стал…

— И что же?

— И мстить начал! Вроде бы как в медведицу, в зверя дух этот вселился.

— Так, Аулен? — обернулся Никита к охотнику.

— Так, так… — закивал охотник. — Страшный зверь…

— Ты что же думаешь, что археологов и вправду этот зверь убил? — удивился Лопухин.

— Убил, убил… — снова закивал Аулен со странной, немного радостной улыбкой на скуластом лице. — Они потревожили могилу и святилище великой Шуркэн-Хум.

— Что такое Шуркэн-Хум?

— Ворожея, по-нашему, — объяснил Иван.

— Конечно, это не могло сойти им с рук… — заметил Аулен. — Все они погибли.

— Тебе, что же, их не жаль?

— Никому не было их жаль. Ведь это были совсем глупые люди. Видно, они не знали, что дух непогребенного тела никогда не может успокоиться и всегда бродит вокруг могилы. Он может, например, как птица, сидеть рядом на дереве. Или, как зверь, бродить рядом в чаще. Даже, как змея, скользить рядом в траве. Глупые люди потревожили могилу, и дух женщины-волшебницы лишился пристанища. Все знают, что она превратилась в большую бурую медведицу.

Многие даже видели этого волшебного зверя. На шерсти у него блестит серебряный ободок обруча, как у самой великой Шуркэн-Хум, скелет которой археологи отправили на вертолете в музей. Но дух Шуркэн-Хум остался дома.

— А ты-то сам его не боишься?

— Я сам Шуркэн-Хум не боишься… — В глазах Аулена блеснули, словно отсветы от огня, странные искорки. — Шуркэн-Хум не трогает местных людей, ведь мы потомки ее племени. Она убивает приезжих и охраняет наши могилы.

— Ну вот видишь, что нас ждет? — ухмыльнулся Иван, явно довольный тем, какое впечатление произвел на Никиту рассказ охотника. — Аулен и нас дураками считает, можешь не сомневаться!