А кто еще у него останется? Не было ни одного человека, который вызывал бы у него уважение, ни одной личности, которая после пятнадцати минут общения оставалась бы безупречной. Существовали люди, обладавшие властью даровать другим огромные преимущества, как, например, постановщики фильмов и президент, но это было все.

Те полмиллиона долларов, что отец надеялся завещать ему, уже не казались неисчерпаемым состоянием. На проценты он жить не сможет, хотя девять десятых жителей страны и жили на меньшие деньги. Придет время, и у него не останется ничего и никого, никого, подчеркивал его отец, кто помог бы ему. Отец неизменно поражал его своей необычностью, рациональной иррациональностью, алогичной логикой, и Майклу казалось, что его сентенции не всегда исполнены смысла.

— Нигилисту легко побеждать в споре, — говорил он, — потому что столько людей вопреки здравому смыслу отстаивают свои точки зрения.

Он остроумно рассказывал о таких вещах, как новообразования Ивинга, болезни Ходжкина, амиотрофический латеральный склероз, СИБы и остеогенические саркомы, и говорил о собственной смерти свободно и с такой будничной отстраненностью, что Майкл не мог воспринимать эти разговоры иначе, как самообман или притворство. Майкл не всегда знал, когда отец говорит серьезно, а когда шутит, когда прав, а когда ошибается, и когда прав и ошибается одновременно. А Йоссарян открыто признавал, что и сам не всегда это знает.

— Моя беда в том, — покаянно, но не без гордости, говорил его отец, — что я почти всегда вижу обе стороны почти любого вопроса.

И он почти всегда испытывал слишком уж горячее стремление пофлиртовать с той или иной женщиной, по-прежнему был одержим мечтой найти работу, которая бы ему нравилась, и потребностью быть, как он это называл, «влюбленным». Майклу так и не удалось найти работу, которая бы ему нравилась; юриспруденция была для него не хуже, чем все остальное, а искусство — не лучше. Он писал сценарий, но пока не хотел, чтобы его отец знал об этом. Но в одном, самом главном, Йоссарян, казалось, попадал в самую точку.

— Ты и оглянуться не успеешь, дурачок, — с раздражительной нежностью выговаривал он Майклу, — как станешь таким же старым, как я, и у тебя не будет ничего.

Даже детей, мог бы с сожалением добавить Майкл. Насколько он понимал, карты не сулили ему и этого — ни гадальные карты Марлен, ни какие-либо другие. Майкл снова, прищурившись, посмотрел на лежащие перед ним кальки, пододвинул поближе свой блокнот и взял карандаш. Он не завидовал людям, которые хотели работать гораздо больше, чтобы гораздо больше получать, но ему снова и снова приходилось задавать себе вопрос — почему же он не похож на них.

— Тебе ведь нравится Майкл, правда?

— Да, мне нравится Майкл, — сказал М2.

— Давай ему работу, когда есть возможность.

— Я так и делаю. Мне понадобится еще поработать с ним на тех видеомониторах в автовокзале. Я оплачу еще один год его обучения в юридическом колледже.

— Не думаю, что он захочет. Но давай, попытайся.

У всех известных ему родителей, имевших взрослых детей, был по крайней мере один, чьи сомнительные перспективы вызывали их постоянное беспокойство, а у многих родителей было и по два таких ребенка. У Милоу — вот этот, у него — Майкл.

Изучая новые послания от Джерри Гэффни из Агентства Гэффни, Йоссарян чувствовал, что к его раздражению примешивается недоумение. В первом из этих посланий ему рекомендовалось позвонить домой на свой автоответчик, чтобы услышать хорошую новость от своей медицинской сестры и плохую новость от сына о его первой жене. Хорошая новость от медицинской сестры состояла в том, что Мелисса была сегодня свободна и готова поужинать с ним или сходить в кино и что пациент-бельгиец неплохо выздоравливал после тяжелой дизентерии, возникшей вследствие применения неплохих антибиотиков, введенных для подавления тяжелой пневмонии, спровоцированной спасительным удалением голосовых связок в ходе насильственной — и пока что успешной — попытки спасти его жизнь. Второй факс сообщал, что теперь он правомочен получать закладные заемы. Йоссарян понятия не имел, что это значит.

— И вообще, как он узнал, что я здесь? — услышал он свою мысль вслух.

— Я думаю, Гэффни знает все, — убежденно ответил М2. — Он и наши факс-линии контролирует.

— Вы ему за это платите?

— Кто-то, наверно, платит.

— Кто?

— Понятия не имею.

— И тебе все равно?

— А должно быть не все равно?

— А выяснить ты можешь?

— Мне нужно будет выяснить, могу ли я выяснить.

— Меня удивляет, что ты не хочешь узнать.

— А я должен хотеть?

— М2, Майкл зовет тебя Милоу. А тебе какое имя больше нравится?

Единственный сын Милоу чувствовал себя не в своей тарелке.

— Я бы предпочел, — сказал он, шумно дыша, — чтобы меня называли Милоу, хотя это имя моего отца. Но это и мое имя, вы же знаете. Он мне его дал.

— Почему же ты ничего не говорил об этом? — спросил Йоссарян, подавляя возникшее вдруг в нем помимо воли чувство вины.

— Вы же знаете, я робкий. Моя мать говорит, что я пуглив, как кролик. И сестры говорят то же самое. Они все просят меня изменить характер и стать сильным, чтобы, когда будет нужно, занять место отца.

— Они хотят, чтобы ты стал больше похож на отца?

— Они не очень-то высокого мнения о моем отце.

— Тогда на кого? На Уинтергрина?

— Они ненавидят Уинтергрина.

— На меня?

— Вас они тоже не любят.

— На кого же тогда?

— Им в голову не приходит, кто мог бы для этого подойти.

— Скажи-ка мне, — попросил Йоссарян, — у вас все еще есть ваша компания по поставкам продовольствия?

— Кажется, есть. Вы же знаете, ведь это и ваша компания. Там у всех есть своя доля.

Коммерческая компания «М и М» по поставкам продовольствия была старейшей круглосуточной службой в истории страны; компания эта корнями уходила в деятельность Милоу во время Второй мировой войны в офицерской столовой, где он осуществлял успешные и темные финансовые операции, покупая на Мальте свежие итальянские яйца с Сицилии по семь центов за штуку и продавая их своей столовой на Пьяносе по пять центов за штуку с неплохой прибылью, позволявшей улучшить общее снабжение эскадрильи; по его словам, все имели свою долю в этой прибыли, повышая таким образом качество и поднимая уровень жизни; подобную же операцию он осуществлял, покупая шотландский виски для Мальты у поставщика на Сицилии в обход посредников.

— М2, — сказал Йоссарян и пожалел о своей забывчивости. Он не хотел его обижать. — Как ты хочешь, чтобы я тебя называл в присутствии отца? Может оказаться, что два Милоу — это на одного больше, чем нужно. Может быть, на двух.