была своеобразным театром, в котором различия между иллюзиями и реальностью не всегда были очевидны. Она предоставляла великим актерам широкие возможности для исполнения великих ролей.

Однако эти возможности в полной мере проявились лишь в начале 1980-х годов, поскольку именно тогда материальные формы власти, которым США, СССР и их союзники уделяли столько внимания - ядерное оружие и ракеты, обычные вооруженные силы, разведывательные учреждения, военно-промышленные комплексы, пропагандистские машины - начали терять свою силу. В последнее десятилетие "холодной войны" реальная сила принадлежала таким лидерам, как Иоанн Павел II, чье мастерство владения такими нематериальными качествами, как мужество, красноречие, воображение, решительность и вера, позволяло им выявлять несоответствия между тем, во что верили люди, и системами, в которых им приходилось жить в условиях "холодной войны". Эти расхождения были наиболее очевидны в марксистско-ленинском мире: настолько, что, когда они были полностью раскрыты, не было иного способа их устранить, кроме как демонтировать сам коммунизм и тем самым положить конец холодной войне.

Для этого нужны были актеры. Только их драматургия могла снять ментальные шоры, которые сами являлись продуктом материальных возможностей и заставляли многих людей делать вывод о том, что холодная война будет длиться бесконечно. Целое поколение выросло, считая абсурдность тупиковой ситуации, в которой оказались сверхдержавы, - например, разделенный Берлин посреди разделенной Германии посреди разделенной Европы - естественным порядком вещей. Стратеги сдерживания убеждали себя в том, что лучший способ защитить свои страны - это вообще не иметь никакой обороны, а иметь десятки тысяч ракет, готовых к запуску в любой момент. Теоретики международных отношений утверждали, что биполярные системы более стабильны, чем многополярные, и что советско-американская биполярность сохранится в будущем, насколько можно судить. Историки дипломатии утверждали, что "холодная война" переросла в "долгий мир", эпоху стабильности, сравнимую с той, которой руководили Меттерних и Бисмарк в XIX веке. Для того чтобы расширить диапазон исторических возможностей, нужны были провидцы - разрушители статус-кво.

Иоанн Павел II задал тон, заставив власти Польши, других стран Восточной Европы и даже Советского Союза зашуметь. Другие быстро последовали его примеру. Это был Лех Валенса, молодой польский электрик, который в один из августовских дней 1980 г. стоял у запертых ворот верфи имени Ленина в Гданьске с фотографией Папы, чтобы объявить о создании "Солидарности", первого в истории независимого профсоюза в марксистско-ленинской стране. Была Маргарет Тэтчер, первая женщина, ставшая премьер-министром Великобритании, которая любила быть жестче любого мужчины и восстановила репутацию капитализма в Западной Европе. Был Дэн Сяопин, маленький, часто подвергавшийся чисткам, но неумолимо прагматичный преемник Мао Цзэдуна, который отбросил запреты коммунизма на свободное предпринимательство, поощряя китайский народ "богатеть".

Рональд Рейган, первый профессиональный актер, ставший президентом США, использовал свое театральное мастерство, чтобы восстановить доверие внутри страны, напугать дряхлеющих кремлевских лидеров, а после прихода на смену им молодых и энергичных - завоевать их доверие и заручиться их сотрудничеством в деле преобразования Советского Союза. Новым лидером в Москве стал, конечно же, Михаил Горбачев, который сам стремился драматизировать то, что отличало его от предшественников: тем самым он отменял акцент коммунизма на классовой борьбе, на неизбежности мировой пролетарской революции, а значит, и претензии на историческую непогрешимость.

Это была эпоха лидеров, которые своим вызовом привычному укладу вещей и способностью вдохновлять аудиторию следовать за ними - своими успехами в театре холодной войны - противостояли, нейтрализовали и преодолевали силы, которые так долго поддерживали холодную войну. Как и все хорошие актеры, они довели пьесу до конца.

 

I.

Они вряд ли смогли бы это сделать, если бы не крах разрядки. Когда эта стратегия только разрабатывалась в Вашингтоне, Москве и других столицах времен "холодной войны", она выглядела обнадеживающим событием. Она не избавила мир от кризисов, но новый дух сотрудничества, похоже, ограничил их частоту и остроту: Советско-американские отношения в конце 1960-х - начале 1970-х годов были гораздо менее взрывоопасными, чем в первые два десятилетия холодной войны, когда конфронтация вспыхивала практически ежегодно. Это было большим достижением, поскольку в условиях, когда сверхдержавы обладали примерно одинаковым потенциалом уничтожения друг друга, риски эскалации были еще выше, чем раньше. Разрядка превращала опасную ситуацию в предсказуемую систему, призванную обеспечить выживаемость геополитического урегулирования после 1945 года, а также всего человечества.

Однако человечество не испытывало особой благодарности. Ведь как "холодная война" заморозила результаты Второй мировой войны, так и разрядка стремилась заморозить "холодную войну". Ее целью было не прекращение конфликта - для этого разногласия между противниками были еще слишком глубоки, - а установление правил, по которым он будет вестись. Они включали в себя недопущение прямых военных столкновений, уважение существующих сфер влияния, терпимость к физическим аномалиям вроде Берлинской стены и ментальным аномалиям вроде доктрины взаимного гарантированного уничтожения, отказ от попыток дискредитировать или подорвать лидеров каждой из сторон и даже взаимную готовность, благодаря новой технологии разведывательных спутников, разрешить шпионаж, если он будет осуществляться за сотни километров над землей. Архитекторы разрядки предвкушали возможность, как выразился Киссинджер в 1976 г., "превратить идеологический конфликт в конструктивное участие в строительстве лучшего мира". Но поскольку перемены все еще казались опасными, они не могли не привести к изменениям. Но поскольку перемены все еще казались опасными, они согласились принять в обозримом будущем мир таким, каким он был. Это означало, что одни страны будут продолжать жить в условиях авторитарного правления, а другие смогут избирать и смещать правительства конституционным путем. Одни страны будут продолжать пользоваться преимуществами открытых рынков, другие - стагнировать в условиях централизованного планирования. Некоторые общества продолжали бы пользоваться правом на свободу слова, другие могли бы оставаться в безопасности, лишь храня молчание. И все по-прежнему будут сталкиваться с возможностью ядерного испепеления, если хрупкие механизмы сдерживания дадут сбой. Разрядка отрицает равенство возможностей, за исключением уничтожения.

Возможно, это продолжалось бы и дальше, если бы элиты по-прежнему управляли миром, но почтение к власти уже не было таким, как раньше. В настоящее время существует больше свободно избираемых правительств, чем когда-либо прежде, а это означает, что больше людей могут сместить своих лидеров, чем когда-либо прежде. В марксистско-ленинских странах демократия все еще казалась далекой перспективой; однако даже там официально разрешенное высшее образование не позволяло правительствам мешать людям думать самостоятельно, несмотря на то, что они, как правило, должны были держать свои мысли при себе. А там, где демократия и образование не получили распространения, как, например, в большинстве стран "третьего мира", другая глобальная тенденция - появление массовых коммуникаций - позволяла мобилизовать движения таким образом, что лидеры не всегда их предвидели и не всегда могли