Уже знакомый мне правитель песчаников вышел на саму арену. На тюльпаново-красном четко выделялось его платьичко. Как белоснежная сахарная кость в кровавом куске сырой говядины.

– Пусть в плоти песков прорастут алые цветы, – негромко сказал он, но акустика амфитеатра (весьма недурственная, кстати) далеко разнесла его голос.

– Пусть в плоти песков прорастут алые цветы! – гаркнули все присутствующие мужики, а у меня заложило уши.

Правитель удалился, а на смену ему вышли рабы в черном – с десяток мужчин. Они несли на вытянутых руках оружие – самое разное. Здесь были и пилумы, и копья, секиры, клинки, боевые топоры и даже цепная булава… Один нес на вытянутых руках красный закрытый футляр. Может, там яд? Или еще какая-нибудь бяка?

Мужчины-рабы под улюлюканье зрителей сложили все оружие в центр арены и удалились.

Я с прислушалась к гомону зрителей. Лучше бы я не слышала, не видела, не знала… Все они азартно, перебивая друг друга, делали ставки. Но, к своему ужасу, я поняла, что ставки они делают не на победителя, а на смертельные раны и оружие. Кто-то ставил на отсечение конечностей, кто-то – на отсечение головы или половины головы, кто-то – на раздробленные кости… Чем сложнее и замысловатее была рана, тем оживленнее шел спор.

Меня затошнило. Зар тоже сидел бледный и едва дышал – не представляю, как его корчило. Ну… Ирдан! Вот козлина! Мог же предупредить!

Боже, неужели мне придется на это смотреть? Я, конечно, выросла на Стивене Кинге, Стайне и Лавкрафте, на десятках просмотренных фильмов ужасов, но наблюдать подобное вживую… Только бы выдержать!

***

Акатош сидел на каменной скамье, растерянно крутя в руках красный тюльпан. Красивый цветок… Их вплели ему в волосы, готовя к выступлению на арене.

В последние дни Акатоша не трогали, только презрительно свистели, когда он отказывался тренироваться с другими – рабами и преступниками. Он держался обособленно, сам по себе, и за это его не любили, к тому же, его уводили с тренировок в удобные покои – по распоряжению самого правителя. В день перед боем Акатоша даже хотели зарезать подло, со спины, и так и окончилась бы жизнь бога – в душном тренировочном зале обреченных на смерть преступников и провинившихся рабов, которых уже ничего не могло исправить, и даже дурман на них уже не действовал.

Но кто-то шепнул, что Акатош – протеже самого Правителя, поэтому бывший бог смог дожить до дня боя.

В комнатушке у арены, огороженной узкими решетками, было очень сумрачно, печально и смертельно страшно.

Два десятка людей – почти все с клеймами – были напряжены до предела. Они знали, что их ждет. Знали и то, что тот единственный, кто выживет, будет помилован и станет богатейшим и известнейшим человеком в Песках. Титул, деньги… Жаль только, что таких случаев за всю историю Песков было всего два. Да и там уже было не разобрать, где правда, а где выдумки бардов.

Бои проходили по одному, отточенному за столетия сценарию. В середину арены выносили оружие – много разного оружия, чтобы зрелище было ярче, интереснее. На арену выпускали двоих, и по сигналу обреченные на смерть должны были добежать до оружия, выбрать то, чем будут убивать недавнего сокамерника, и закипал бой. Очень часто случалось так, что один хватал небольшой кинжал или тонкую, нервно звенящую рапиру, а второй – огромную тяжелую булаву. И тогда исход битвы предугадать было очень просто. Победивший в первом поединке покидал на время арену, и выпускалась вторая пара. Всего было пять пар.

В последнем сражении пятеро выживших выходили на арену вместе с разных концов. Иногда кто-то из победивших умирал от ран еще до последнего боя. Такое случалось нередко.

Загремели барабаны. Стражники, которые находились тут же, в закутке перед ареной, внимательно следили, чтобы обреченные не поубивали друг друга раньше времени. Действительно, атмосфера была та еще… Кто-то ругался, кто-то молился и плакал, просил у кого-то прощения, один здоровенный раб со зверской, перекошенной шрамом мордой мерно стучал кулаком по шершавой каменной стене, не замечая, что пачкает стену кровью. В его глазах все было уже давно мертво, и они загорались жизнью только в момент, когда ему удавалось перерезать кому-нибудь горло.

Барабаны загремели громче, скрипнула решетка, поднимаясь вверх.

– Бежать по команде. Побежите раньше – стрела воткнется в голову, – сухо сказал один из стражников, подхватывая первого несчастного под локоть и толкнув его к отмеченной мелом точке.

Раб, молодой, тощий, с проглядывающими ребрами, весь какой-то несуразный, сутулый, дрожал. Его губы тряслись, он всхлипывал. Ноги подкашивались, и он бы осел на пыльную землю, если бы стражник его не поддержал.

Его оппонент, стоящий у другой линии разметки, был крепким, невысоким мужиком, обросшим черной колючей бородой так густо, что, казалось, она начинала расти прямо от глаз. Оголенный торс был мощным и настолько крепким, что, казалось, его и стрела не прошибет. Он хмуро и уверенно ждал сигнала, и ни у кого даже не было и мысли о том, что он не переживет первый бой.

– Шаг вперед! – рыкнул стражник.

Рабы послушно шагнули вперед, выходя на арену. Гул, свист, выкрики на мгновение оглушили их. Выкрикивались ставки – на тощего парня не ставил никто.

– В ногу! Триста!

– А я говорю – в голову! Пятьсот!

– Копьем!

– Мечом!

– Секирой!

– Кинжалом! – пискнул кто-то, но его писк потонул в презрительном мужском хохоте.

– Так он тебе и возьмет кинжал… Пилум, пятьсот пятьдесят!

Песчаники, расположившиеся на первых рядах, тоже делали ставки, но тихо, почти интеллигентно, предпочитая передавать сообщения через слуг и рабов.

Барабаны ускорились, и в этот самый момент стражники подали сигнал. А попросту – взревели «Вперед!» и ткнули тыльными сторонами копий в спины рабов.

Никто не ожидал, что сутулый тощий раб кинется под ноги бородатому мужику еще у старта, собьет его и пнет ногой в самое нежное мужское место. Сутулый визгливо зарычал, целясь охающему от боли сопернику пальцами в глаза. Преуспел, быстро, как хищный хорек, стряхивая чужую кровь с пальцев. Метнулся к оружию, не обращая внимания на вопли бородатого раба, который, катаясь по куче алых тюльпанов, зажимал лицо ладонями. Схватил, даже не выбирая, длинную тонкую шпагу и, подбежав к врагу, который еще находился в шоке от боли, несколько раз наугад ткнул острым гибким кончиком в горло, далеко отставив руку, чтобы противник его не достал.

Бородатый раб дернулся несколько раз в куче цветов и затих.

Сутулый, обнажив в оскале белые и частые, как у грызуна, зубы, смотрел на труп с превосходством. С длинной шпаги густо капала кровь, которая, впрочем, тут же сливалась с растоптанными красными бутонами.

Над ареной повисла тишина – жители Песков и сами песчаники старательно подсчитывали проигрыш. Несколько радостных взвизгов победивших быстро схлопнулись – за такое проявление радости при всеобщем горе можно было и в зубы получить.