Он зашел к ней – другой, изменившейся внешне, но оставшейся такой же притягательной. Обрезанные черные волосы вызвали в нем укол досады – ему нравились ее легкие светлые пряди.

Он говорил о ее мире, о своем мире, как бы пытаясь заставить ее смириться, принять свое положение. Он приводил какие-то аргументы, говорил о том, сколько в их мире удивительного и прекрасного, но она почти не слушала.

Вино с маком было уже разлито, и Ирдан едва справлялся с волнением, ожидая, когда она пригубит свой бокал. Но…

– Ты знаешь, я хочу рассказать тебе одну сказочную историю, – начала иномирянка, не глядя на него и крутя в пальцах бокал. – Давным-давно в одном прекрасном королевстве жила-была фея. Феи – это такие крошечные существа, ну, не больше мизинца. У них блестящие крылья, как у стрекоз, но самое интересное то, что они владеют магией. С помощью нее феи заставляют распускаться цветы, благодаря этой магии всходит пшеница и теплеют человеческие сердца. Магия для фей очень важна – без нее они сразу же погибают.

И вот однажды в фею влюбился король подземного царства. Он тоже обладал магией, только магия его была совсем в другом. Он заставлял лаву в вулканах кипеть, выращивал драгоценные камни в толще гор и грелся в кипящей земной смоле. Они были очень разными – фея и подземный король, но чувства короля были настолько сильными, что он похитил фею и заключил ее в своем подземном замке.

– И что случилось с феей? – хрипло спросил Ирдан.

– Ничего хорошего. Без солнца и света ее магия начала гаснуть, а крылья, которые не могли подняться в тяжелом воздухе подземелья, начали усыхать. Фея больше не пела, не танцевала, она только плакала и ждала своей смерти.

– Умерла, конечно?

Иномирянка мотнула головой, не глядя на него.

– Нет, не умерла. Подземный король так сильно ее любил, что решил вместе с ней поселиться на поверхности. Он построил себе дворец, в котором поселилась ожившая и снова счастливая фея. Только вот солнечный свет губил подземного короля. Он больше не мог использовать свою магию, а потом и вовсе начал терять зрение и силы. Верхний мир ему не подходил.

И тогда они поняли, что им не суждено быть друг с другом. Им пришлось расстаться, чтобы сохранить свои жизни.

– Значит, они и не любили…

– О нет, они любили друг друга очень сильно. Так, наверное, никто и никогда никого не любил. Просто они не смогли бы быть вместе, и не они в этом виноваты.

Ирдан посмотрел на иномирянку. Они сидела, опустив голову, нервно крутила в руках бокал с вином. А потом… Что-то неуловимо изменилось, когда она уверенно посмотрела в его глаза. Она смотрела с такой тоской, с таким разочарованием… Ирдана будто прошило молнией, а на запястьях даже выступили крошечные прозрачные чешуйки.

В следующую секунду он сам, подавшись вперед, толкнул ее руку, в которой был зажат бокал. Рубиновое вино расплескалось по столу.

– Не пей, – хрипло сказал он. Встал, покачнулся, как пьяный, и вышел. И не заметил, с каким изумлением иномирянка смотрит ему вслед.

В своих покоях он рванулся к окну – воздуха не хватало, а сердце с силой барабанило о грудную клетку. Что же это такое?! Что это за помешательство?

Он не может, просто физически не может ее отпустить. И оставить ее рядом с собой – значит, погубить. А ведь так и будет. Она права, эта чокнутая иномирянка. Фее не место в подземном мире.

Ирдан рывком распахнул окно. Запахло солнцем, раскаленным песком, ароматными травами. Родной запах его земли… А для нее он – медленная отрава. Именно в эту минуту Ирдан ясно осознал, что он отпустит иномирянку. И сам останется тут. Он – мужчина, он справится, и справится уже сегодня. Вряд ли любовь больнее тяжелых ран, которые ему приходилось залечивать в лазаретах.

Успокаиваясь, Ирдан вздохнул, запретив себе даже думать о ней, и отправился готовиться к празднику. Да и Зара найти будет неплохо – собутыльник из него отменный… Все наладится, в конце концов, на ней одной свет клином не сошелся.

Тогда Ирдан Верден еще не знал, что любовь больнее всех вместе взятых ран, которые ему когда-либо приходилось переносить.

***

Поступок Вердена был настолько неожиданным, что я несколько секунд сидела в полной прострации и смотрела на дверь. Неужели до него дошло? Неужели я отправлюсь домой? Настроение поползло вверх, хотя было, было какое– то пакостное ощущение где-то в глубине души. Мне было его жаль.

Как-то раз мне попался интересный текст какого-то классика про ощущение и возникновение женской любви. По его мнению, самые сильные женские чувства построены именно на жалости, притом не на жалости снисходительной, разовой, а на глубинной, вроде жалости матери к болеющему ребенку. Он красочно приводил в пример плач Ярославны в «Слове о полку Игорьеве», плач стрелецких жен под стенами кремля, плач по репрессированным мужьям во времена Сталина.

Все они жалели, и в этой жалости автор видел проявление великой любви русской женщины к мужчине. Типа, в нас это чуть ли не генетически заложено. Так уж повелось.

Поэтому, поймав себя на этом чувстве, я немножечко занервничала, но тут же заставила себя успокоиться. Нечего ныть и страдать, нужно действовать. Но сначала – поспать.

И я отключилась, выкинув все лишнее из головы.

А наутро меня разбудил хмурый и мятый Зар.

– Нам пора, – буркнул он. – Одевайся, и чтобы ни одна душа в тебе не разглядела девушку.

Я кивнула.

Спустя час меня бы не узнал никто – краска, которую мне принесли, отменно изменила мое лицо. Там бросить тени, тут – россыпь родинок, подчеркнуть скулы, пожирнить черным брови, сузить губы… Искусство грима дело сложное, но полезное.

Вскоре мы с Заром уже тряслись в колеснице. Ирдана с нами не было.

– А где сам..? – спросила я у своего спутника.

– Верхом скачет впереди. Трезвеет, – ехидно хмыкнул он.

Я мотнула головой, стараясь дышать ртом. Перегаром от Зара разило жутко.

– Что, веселая ночка?

– Да куда уж веселая… Пропал мужик. Хоть и змея, а все равно жалко. Ты же с ним не останешься. Вот и страдает. У него столько всего в голове, что я даже и не лез.

– Я его любви не желала, – угрюмо сказала я, опустив взгляд в пол.

– Я знаю.

Зар замолчал, нахохлился и, кажется, отрубился.

Я же, откинув занавески, растерянно разглядывала пустыню, из которой, впрочем, мы весьма скоро выехали. Настроение было паршивым.

Правда, долго тосковать мне не пришлось – на въезде в столицу начались занимательные зрелища. Цветы, цветы… Они были везде – разноцветные, крупные и маленькие, ароматные. В воздухе висела желтая взвесь пыльцы. Цветами была усеяна дорога, по которой мы ехали. Цветы были в прическах женщин и мужчин, вились яркими венками в волосах. Даже на шее стражников, мимо который мы въехали в город, висели цветочные ожерелья.