Марджори неожиданно оживилась. Казалось, у нее где-то щелкнул выключатель. Она начала извиваться, пытаясь выбраться из пут. Ее губы посинели, зубы скрежетали.

Отец Уондерли обратился к демону напрямую.

– Приказываю тебе, нечистый дух…

Марджори сказала:

– Подождите. Пожалуйста, минуту. Это все еще я. Я думала, что выдержу холод, но не могу. Я замерзла. Прошу вас, отец. Я делаю все, что могу, но я не могу находиться насквозь вымокшей в святой воде у открытого настежь окна. Я лежу на сквозняке. Вы же понимаете, что демонические силы не греют. Шутка. Но на полном серьезе прошу вас: затворите окна или накройте меня одеялом.

Мама сделала шаг вперед. Папа удержал ее за руку.

– Нет. Только с соизволения отца Уондерли.

– Пусти меня.

Одновременно заговорила и Марджори:

– Папа, пожалуйста, мне так холодно.

Отец Уондерли прервал чтение.

– Членам семьи нельзя вступать в контакт с Марджори после начала обряда, особенно тогда, когда я напрямую обращаюсь к демону. Это небезопасно. Ее мольбы могут быть уловкой.

Марджори заметила:

– Ну, конечно. Я заставила мои губы посинеть, я вызвала мурашки у себя на коже, и я изображаю, что дрожу. Абсолютно так же, как женщины, которых церковь топила и сжигала как ведьм, притворно кричали, чтобы сбить с толку верующих.

Мама сказала:

– Я накрою ее.

Отец Уондерли остановил маму жестом:

– Подождите. Мы сами укроем ее, хорошо? – Он попросил своего спутника натянуть одеяло на Марджори.

Отец Гевин выступил вперед. Мама вернулась ко мне. Я тоже очень замерзла и мне тоже хотелось получить одеяло, но я ничего не попросила. Молодой священник неуверенно потоптался у кровати.

– Всем ее укрыть? Или только одеялом?

Вопрос отец Уондерли проигнорировал:

– Поскорее, если можно.

Отец Гевин помучался с запутавшимися простынями, которые в конце концов осели бесформенной грудой в изножье кровати. Священник накрыл Марджори белым пуховым одеялом. Действовал он медленно и нервно, стараясь не прикасаться к ней и не смотреть ей в глаза.

Марджори сосредоточенно наблюдала за ним, будто бы хотела прожечь его взглядом насквозь. Она промолвила:

– Пожалуйста, укутайте меня по возможности до подбородка. И руки накройте. Я вам очень признательна. – Отец Гевин все исполнил, бережно накрыв плотным одеялом ее вытянутые руки, но оставив ее лицо открытым. – Так гораздо лучше. – Марджори дрожала. Ее тело трясло под покрывалом. Отец Гевин отскочил от кровати, как кролик, желающий поскорее убраться с открытого поля.

Отец Уондерли возобновил обряд. Он потребовал от нечистой силы назваться и подчиниться ему.

Марджори удивилась:

– Вы серьезно? Опять двадцать пять? Ну ладно. Я знаю, кого вы ожидаете найти во мне: пусть я побуду змеем Азазелем, падшим ангелом.

Отец Уондерли продолжал гнуть свое. Он положил руки на лоб Марджори и помолился за ее исцеление.

Марджори заметила:

– Все же мое значение в мироздании несколько преувеличено. Давайте я буду просто самым рядовым Азазелем, как в Танахе? «Козлом отпущения грехов», оставленным в пустыне. – К Марджори вернулись и силы, и голос. Она говорила спокойно, со знанием дела, в тоне явно чувствовались нотки подростковой пренебрежительности и надменности.

Отец Уондерли зачитал первое из трех поучений из Евангелия.

– Впрочем, можем и соригинальничать, ведь Кен у нас такой любитель Лавкрафта. Давайте я побуду Азатотом, султаном демонов, ядром бесконечности. Никто не осмеливается произносить мое имя. Пирую я в непроницаемо темных палатах за пределами времени и пространства. Ряв! – Марджори побилась и поворочалась в своих путах. Осторожно накинутое одеяло соскользнуло с ее груди и рук и скомкалось в районе живота. – Я сгинувший сновидец, чье существование предшествовало греху и человечеству. Я тень подо всем бытием. Я прекрасный предел, который ждет всех нас.

– Ой, Мерри, кстати, вспомнила, о чем хотела сказать. Я соскучилась по нашим книгам. Ты ко мне больше не приходишь со своими книжками. Мне не хватает наших историй. Скучаешь по нашим историям?

Я хотела ответить ей, хотя и понимала, что мне сейчас вовсе не следовало общаться с ней. Марджори бросила взгляд в мою сторону. На ее лице отразилось горькое разочарование, когда я промолчала. Тогда я легонько кивнула головой, чтобы только ей было заметно.

Отец Уондерли не реагировал на Марджори, а продолжал монотонно зачитывать тексты из Евангелия. Своему тону и тембру он не изменял. Сложно было понять, слышит ли священник сестру. На его лбу и шее блестел пот.

– Мне снова холодно. Поможете мне опять с одеялом? Простите, постараюсь поменьше двигаться.

Отец Гевин не стал ждать разрешения. Он подскочил к кровати, быстро подтянув наверх одеяло и заткнув его края под руки и плечи Марджори.

Сзади меня кто-то щелкнул пальцами. Оператор Дженн пролезла перед мамой, папой и мной, встав у изголовья кровати, чтобы заснять крупный план.

Отец Уондерли перекрестил себя и снова, нарочито медленно, осенил Марджори крестом. Один из концов свой пурпурной столы он обвязал вокруг ее шеи. Марджори попыталась приподняться, чтобы взглянуть на это. Другой рукой священник мягко надавил на лоб сестры, вернув ее голову на подушку.

Марджори улыбнулась.

– Теплая у вас рука. Не забудьте следующий текст произносить голосом, преисполненным веры и убежденности, как рекомендуют в вашей книге.

Отец Уондерли практически выкрикивал молитвы. Папа с готовностью отвечал ему на повышенных тонах. Я не смотрела назад, но он, похоже, стоял на коленях: его слова били мне по ушам. Я закрыла уши ладонями. Чувство было неприятное: пальцы были ледяные. Мне хотелось убраться из комнаты, да и из дома тоже. На мгновение я предалась фантазии, как я сбегаю на родину йети – в Калифорнию, где я никогда не бывала, и уединяюсь в лесах, чтобы жить там, пока от меня не останутся одни только воспоминания, и я не превращусь в живую легенду, которая иногда будет показываться на глаза людям.

Глубоко вдохнув, отец Уондерли проорал:

– Помолимся. – Затем дрожащим срывающимся голосом он воззвал к «помощи в борьбе с нечистым духом, мучающим это божественное создание». Он трижды осенил лоб Марджори крестом.

Марджори сказала:

– Никакое я не создание. Я… Я Марджори. Мне четырнадцать лет. Я боюсь всего, не понимаю, почему со мною говорят голоса, рассуждающие о странных вещах. А я пытаюсь оставаться хорошей. Очень сильно стараюсь. Пытаюсь не прислушиваться к ним. – Она делала паузы в местах, где для них места не было, спотыкаясь о слова, будто бы забыв текст, который не успела запомнить. Неожиданно Марджори предстала перед нами как весьма неубедительная одержимая. Теперь не было ощущения, как во время предшествующей беседы с отцом Уондерли и доктором Навидсоном, что она в опасности или что она представляет для нас какую-либо угрозу.