Она плюхнулась на кровать, бросила на покрывало телефон. И открыла пособие по аутотренингу.

Маша не верила в аутотренинг. Но все-таки решила его опробовать как последнюю соломинку. Вдруг он и впрямь эффективен, не зря же ему распевают дифирамбы. Авось поможет нажать кнопку «вызов» и дождаться ответа.

Она пролистала брошюрку, просмотрела упражнения по диагонали. Выбрала самое короткое из тех, в которых встречалось слово «нерешительность».

Нужно было повторять текст вслух, причем брошюра предписывала не читать его с листа, а затвердить наизусть. Маша добросовестно вызубрила несколько предложений: «Я дышу автоматически – легко и свободно», «Я полностью растворяюсь в тепле, покое и отдыхе», «Я абсолютно владею собой», «Я отдыхаю и успокаиваюсь» и другие в таком же роде. И монотонно повторяла их, даже закрыла глаза и слегка покачивалась в такт словам. Заканчивалось упражнение фразой: «Сейчас я произнесу слово «стоп», и страх, нерешительность и тревога покинут меня». После этого следовало сделать паузу и громко сказать: «СТОП!»

«Кажется, подействовало», – подумала Маша. Да, она чувствовала себя отдохнувшей и успокоенной. Самое время проверить, покинула ли ее нерешительность. Маша взяла телефон, выбрала в «контактах» Гошин номер, нажала «вызов». По экрану заструилась зеленой стрелкой «посылка вызова», пальцы задрожали, и Маша щелкнула «отмену». Нерешительности и след простыл – ее сменила форменная паника.

Маша снова взялась за брошюру. Отыскала текст, где упоминалось про панику. Раз за разом перечитывала, что «прямо глядит себе в глаза», что ей «пора выйти из дома и отправиться в путь», а «уверенность и твердость духа помогут и обеспечат удачу». Что «тревога приводит к панике», что в этот самый момент она «прогоняет тревогу и обретает уверенность в себе». «Мой взгляд уверен, а дух тверд, – бубнила Маша. – Я преодолею любые трудности. Сейчас я осознаю себя полностью уверенным в себе человеком. А теперь пора в путь».

Она посмотрела на себя в зеркало. Отражение ответило вполне уверенным и твердым взглядом, тем самым, о котором говорилось в упражнении.

Она снова нажала на телефоне кнопку вызова. Руки опять задрожали, дыхание споткнулось о какой-то порожек, будто невидимая рука цепко ухватила ее за горло.

Маша стала читать все упражнения подряд. «Мое тело совершенно расслаблено», «Я распрямляю спину», «Я расправляю плечи»… Мышцы расслаблялись, плечи расправлялись, спина распрямлялась. Не удавалось одно – набрать Гошин номер. Аутотренинг действовал на все, кроме телефона.

Маша с досадой его отшвырнула. С какой радости она, как загипнотизированная, пытается совершить этот звонок? Ну не получается, что ж теперь делать. Не вешаться же. Лучше об этом просто забыть!

До отъезда было еще часа два. Чемодан давно собран. Книжка в голову не полезет. Чем заняться?

Накануне Сергей Васильевич посоветовал:

– Займи себя чем-нибудь монотонным, шитьем или вязанием. Или разбери, к примеру, свой письменный стол.

И Маша решила разобраться в шкафу.

Она не торопясь сложила одежду стопками на каждой полке. Протерла всю обувь, набила сапоги газетами. Под конец выгребла со дна, из-под вешалок, груду джинсов и свитеров.

У задней стенки стоял квадратный целлофановый пакет с оторванной ручкой. Что в нем? Маша потянула его на себя и переставила на пол.

Из пакета торчали лезвия коньков со следами напильника. Маша медленно опустилась на пол, поставила их перед собой. Вот они, те самые коньки, переточенные Волковым, на которых она когда-то попыталась изобразить перекрестный бильман, знать не зная, что это такое и с чем его едят… Вот листок со списком пропусков, который она получила от завуча и запихнула куда подальше, с глаз долой. И металлическая птица-брошка из Линца, лишившая ее первого места на этапе Гран-при. И скомканное платье для выступлений, купленное на деньги за школьные завтраки и обеды. В нем она каталась на «Хрустальном коньке», перепутала, где лево, где право, и рыдала, уткнувшись в отворот синего пиджака. А потом Сергей Васильевич говорил с мамой. Сам разговор изгладился из памяти, лишь несколько вскользь оброненных фраз до сих пор звучали в ушах. «Норма – отдавать себя любимому делу». «Использовать себя по назначению – вот норма!» «Люди, которые на это осмеливаются, – счастливые люди». Теперь она осознавала всю правду и глубину этих слов. Отстаивая с фанатизмом безумца возможность кататься на льду, она на самом деле боролась за право «использовать себя по назначению». Маша смотрела на серебристо-синее платье и видела себя три года назад – маленькую, нерешительную, безнадежно одинокую. Весь мир был против нее, но она неотвратимо двигалась навстречу будущему, которое мимолетно глянуло ей в лицо и побудило пуститься в путь по неторной дороге… «И ведь получилось, – думала Маша. – Наверное, я действительно счастливый человек…»

В самом низу пакета валялся потертый рюкзачок. По весу пустой. Маша сунула в него руку и нащупала что-то стеклянное.

Это была танцовщица – подарок Гоши.

«Далекое, невозможное стало близким, возможным и неизбежным», – вспомнила Маша строчку из «Войны и мира».

Она положила фигурку на кровать и без колебаний взяла в руки мобильник.

Она знала, что́ скажет. Что действительно встречалась с Ильей и поэтому отказалась пойти с Гошей в кино. Что все мировые знаменитости, вместе взятые, никогда не перевесят солнечное кафе. И что без него, Гоши, теряет смысл все на свете, даже Олимпийские игры…

Он взял трубку. Не сказал: «Привет, Маш» – только «да» своим обычным тоном.

Слезы подступили к горлу, защипали под веками. Внезапно осипшим голосом Маша проговорила:

– Я никогда тебя не использовала.

И нажала на «завершить вызов».

– Маш, ты как там, готова? – позвала из коридора мама. – Тебе скоро выходить! Саша тебя довезет.

– Иду, – отозвалась Маша. Проглотила комок в горле, подняла голову к потолку, часто поморгала, чтобы остановить слезы. Потом выволокла из-под кровати чемодан, расстегнула молнию и засунула во внутренний кармашек крышки стеклянную танцовщицу.

Самолет прошил тяжелое ватное одеяло облаков, серых, лиловых и водянисто-белых, как разбавленное молоко, и теперь летел на высоте, где всегда солнечно, а пассажиры невольно говорят себе: «Так вот какая сегодня, оказывается, погода». Маша грела в ладони мобильник, который отключила еще дома и с тех пор не включала. Но то и дело опускала руку в карман, где он лежал, нащупывала пальцем кнопку включения, задерживала дыхание, и лоб ее становился напряженным.

Она сидела у окна, Сергей Васильевич – рядом, по правую руку. Не поворачивая головы, он шестым чувством, а может, боковым зрением уловил ее беспокойство. Безмятежно откашлялся, поерзал в кресле, как бы усаживаясь поудобней.

– Нынешние Олимпийские игры, – заговорил он, – это не твой единственный шанс и не твой последний шанс. В твоем возрасте это скорее проба пера. Правда, были в истории юные дарования, которые всех побивали и в шестнадцать, и в пятнадцать лет.