половци около Володимеря…», — по слогам с трудом прочитал я.

— А-ха-ха, — засмеялся учитель, — вот тебе история, а не выдумки. Если интересно, приходи сюда, читай, изучай. Весь шкаф в твоем распоряжении. Но из гимназии — книги не выносить. А мне пора.

— Спасибо, Вениамин Григорьевич, — произнес я и мы попрощались.

Я сидел за партой и пытался понять, о чем говориться в летописи. Несмотря на то, что я бегло читал по церковнославянски — сказывалась постоянная практика в Петропавловской кладбищенской церкви — этот текст было тяжело читать.

Впрочем, я залип в летопись, перебирая записи о давних годах России. Слова были написаны по-старославянски с множеством примечаний. Впервые в жизни я соприкоснулся с настоящей историей, а не с рассказами о ней. Кому-то она могла показаться скучной и сухой, но для меня вкус подлинности оказался сладок.

* * *

В тот же вечер, накануне церковного праздника, я отправился в храм на всенощное бдение. Баба Нюра привычно стояла у канона — столика со свечами, зажигаемыми за усопших. Я прислуживал в алтаре, выходил читать Шестопсалмие на центр церкви. Знал его практически наизусть за те бесчисленные прочтения, когда во всем храме тушили свечи, и лишь я один стоял со свечой, освещающий потрепанные и закапанные воском страницы Часослова.

Тихий свет лампад освещал иконы и фрески, и в тишине погруженного в задумчивость и зиму храма звучал лишь мой голос. «Сердце мое смятеся, остави мя сила моя и свет очию моею, и той несть со мною…» То переживая привычные чувства от строк псалмов, то размышляя про бабу Нюру Бергути, присевшую во время чтения на лавку, я растворялся в спокойствии этого момента.

После завершения службы я решился подойти к древней старушке.

— Анна Максимилиановна, хотел поговорить с тобой, — обратился я к ней, следя за реакцией, а баба Нюра встрепенулась и внимательно посмотрела на меня, но потом вздохнула и сгорбилась.

— «Человек, яко трава, дние его, яко цвет сельный, тако оцветет; яко дух пройде в нем, и не будет и не познает ктому места своего», — прохрустела она строки Шестопсалмия, и надолго замолчала, прислонившись к стене храма, — да, когда-то я была Анной Бергути, но это давно прошло. Так что называй меня как прежде — бабой Нюрой.

— У меня столько вопросов, — протянул я, не зная, с чего начать.

— Откуда узнал про меня? — спросила старушка.

— От учителя Загорского в гимназии, — скрывать не было смысла.

— А, знаю этого пройдоху, — неприязненно ответила баба Нюра, — как приехал в город, так всё про всех и выспрашивал. Историк он, видите ли, и ему интересно.

— Кажется, он действительно хороший историк, — заступился я за Вениамина Григорьевича.

— Не спорю, не спорю, всё может быть, — усмехнулась старушка, — только в истории не всё записывается.

— Вы что-то знаете? — с надеждой спросил я.

— Да куда там, — усмехнулась плакальщица, — живем-поживаем, на босу ногу топор надеваем.

— Вампиры, зомби, привидения, Карл Ломокка — у меня голова от этого кругом идет! — воскликнул я.

— Еще и привидения! — всплеснула руками старушка. — С ними-то когда познакомился? Хотя что это я — носитесь по всему городу, влезаете всюду, конечно, рано или поздно наткнулись бы. К тому же ты всю эту нечисть будто притягиваешь.

— Баб Нюр, так ты расскажешь, что знаешь? — с надеждой спросил я.

— Эх, ну чего бы не рассказать хорошим людям, — размышляла старушка, — давайте, приходите всем вашим Орденом завтра вечерком ко мне домой.

— Домой? Не в подземелье? — я был ошарашен предложением, потому что со дня на день мы собирались попробовать-таки влезть к бедной старушке в ее дворец.

— Домой, домой, в подвал и так приходите чуть не каждый день, — засмеялась своим надтреснутым смехом баба Нюра.

* * *

Захватив с собой булок и ватрушек из Хлебной торговли Заморовых, мы с Генкой отправились на следующий день по привычному маршруту к дому бабы Нюры. Все орденцы были удивлены, обрадованы, но и разочарованы тем, что мы просто идем в гости к Бергути, а не делаем на него дерзкий налет.

Сколько раз каменный трехэтажный дом удивительной архитектуры, больше нигде не встречаемой в Ломокне, привлекал наше внимание, манил своими тайнами. Видно было, что дом давно уже пережил свои лучшие времена. Потрескавшаяся синяя и белая штукатурка, кое-где осыпавшиеся утонченные колонны, разрушающаяся лепнина. Много раз я пытался представить маленький дворец во всем его великолепии и жалел, что сейчас он полузаброшен.

Пройдя мимо входа в подвал, мы направились к парадному входу и поднялись по невысокой лестнице с кованными перилами. Я постучал в дверь, и вскоре она отворилась, будто сама собой. Это было странно, и я не спешил входить, вглядываясь в открывшийся проем, за которым угадывались очертания стен, мебели, будто расплывающиеся в воздухе.

Генка подтолкнул меня вперед, но я тряхнул головой и сосредоточился на том, что, казалось, вот-вот рассмотрю. Это не обстановка внутри была мутной, а сам воздух сгущался на пороге дома, и я видел перед собой старомодно одетого пожилого человека.

— Здравствуйте, — произнес я и, повинуясь какому-то странному чувству, поклонился.

Друзья стали спрашивать меня, что происходит, но я лишь велел им также поздороваться. Недоумевая, они всё же последовали моей просьбе и поклонились.

— Добро пожаловать в дом Бергути, — произнес безэмоциональный голос призрака, зависшего перед входом.

Голос, а точнее, его отрешенность и бесплотность были очень похожи на то, как произносил фразы Рикардо Вилла, но тон был ниже. Глубокий бас призрака производил впечатление. Переглянувшись с друзьями, я первым вошел в дом. Здесь в полумраке горели свечи и когда входная дверь закрылась, призрак проявил себя, приобретая форму и заливая богатую прихожую, больше похожу на зал, синеватым или даже фиолетовым свечением.

Призрак был невысок и коренаст, а весь облик его являл собой древнерусское благообразие. Подобные одежды я видел на рисунках в учебнике истории, когда Загорский рассказывал нам про времена царя Алексея Тишайшего. Длинная шуба колоколом до пят, длинные рукава с прорезями для рук, на голове меховая высоченная шапка чуть ли не в аршин размером, маленькие глаза, широкий нос, борода лопатой.

— Разрешите представиться, — видя, что мы вдоволь на него насмотрелись, вновь взял слово призрак, — Константин Бергути к вашим услугам.

С этими словами призрак снял голову вместе с шапкой, прижал ее к груди и поклонился. Я остолбенел, глядя с открытым ртом на ровный срез на шее, а сзади послышался звук падения тела на пол. Оглянувшись, увидел лежащую Веру, к которой уже бросился Васька. Генка же с интересом продолжал рассматривать призрака, а Шамон только крестился сам и осенял крестным знамением призрака.

— Очень рады быть вашими