Всматриваюсь в герб Батори: на червленом поле три драконьих зуба. Вспоминается не вызывающий недоумения герб Лянцкоронских с извергающими пламя львиными головами, шлемом рыцаря. Здесь же только три конусообразные полоски, расположенные в виде «вилки», и только из пояснения становится понятно, что это драконьи зубы.

Чтение статей о кровавых злодеяниях графини Батори меня утомило, но напоследок я решила взглянуть на фото зловещего замка Чейт — свидетеля большинства ее злодеяний и места последнего упокоения.

Когда я увидела фотографию, во мне все перевернулось! Именно это фото было на заставке в ноутбуке. Снова взглянув на нее, я убедилась: та же самая фотография! Неужели опять совпадение? Меня охватил страх — подлый, липкий, всепроникающий. Страх, который не отпускает. Пытаюсь подбодрить себя, но не получается.

Признать, что между владельцем ноутбука и кровавой графиней существует связь? Это полное сумасшествие! Похоже, я слишком рано покинула учреждение, где меня лечил хозяин этого ноута!

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, я скачиваю старый добрый фильм «Покровские ворота», решив подарить себе два часа хорошего настроения. Остроумный Костик, интеллигентный и беззащитный Хоботов, энергичная и предприимчивая Маргарита, обаятельный алкоголик Велюров становятся моими спутниками в иллюзорном мире кино.

За окном темно, свет я не включаю, чтобы не привлечь внимание соседей. Окна закрыты ролетами, но не знаю, насколько плотно они прилегают. Мне остается одно — лечь спать.

Пусть простит меня Мартин, но я, не раздеваясь, ложусь прямо на покрывало. И сразу возникает предчувствие опасности. Сон не идет ко мне, а тишина пугает. Если бы за окном слышались гудки автомобилей и людской гомон, мне было бы спокойнее. Привычные городские звуки лишь подчеркивают тишину, оттеняют ее. А здесь ни звука, словно на кладбище.

Возвращаюсь к любимому занятию — считаю баранов. Без особого труда наделяю их лицом Степана. В бараньем обличье он более симпатичен, но сон все равно не приходит, хотя я насчитала уже более двухсот этих животных. Надоело!

Бархатная тишина в чужом доме обманчива и коварна, здесь можно не услышать крадущихся шагов убийцы, и ощущение безопасности обманчиво. Неизвестный противник страшен своей непредсказуемостью, он может нанести удар, когда ты его не ждешь. Какой тут сон?!

Вдруг я проваливаюсь в разверзшуюся подо мной пустоту. «Только не это! Я не хочу оставлять беззащитным свое тело!» Но анкх безучастен к моей мольбе, он в очередной раз отправляет меня в прошлое. Тошноту во время падения сменяет эйфория от чувства полета. Я снова в чужом времени! Зачем мне это?!

Моросит мелкий дождик. По тропинке, тянущейся по крутому склону холма, движутся гуськом трое мужчин в котелках, костюмах и странных плащах. Идущий посредине мужчина с седоватыми висками и маленькими усиками с закрученными тонкими кончиками держится так властно, что становится понятно: он здесь главный. Судя по покрою их одежды, я попала в середину или в конец XIX века. Вид этих господ никак не вяжется с этой местностью, где нет даже признаков жилья. Судя по сосредоточенности их лиц, они не на прогулке и явились сюда с определенной целью. Тропинка ныряет в овраг, и странная группа спускается на самое его дно. Властный господин поскальзывается на размокшей глинистой почве и чуть не падает, но идущий сзади, сам рискуя упасть, подскакивает к нему и помогает удержаться на ногах.

— Черт побери, нам еще долго идти, господин комиссар? — негодующе восклицает властный господин, с брезгливостью рассматривая запачканные глиной туфли.

— Господин судебный следователь, мы уже почти на месте. Осталось всего ничего.

— Ваше «ничего» мне может стоить простуды и испорченной обуви!

— Прошу простить меня, но не я выбирал место преступления, господин судебный следователь. И это господин прокурор настоял на том, чтобы вы незамедлительно отправились сюда и начали расследование, — почтительно, но и с чувством собственного достоинства произносит комиссар. — А карета, как вы могли убедиться, здесь не пройдет.

— Прокурору же не приходится месить грязь в этой Богом забытой местности! — недовольно говорит властный господин. — Одно дело отдавать распоряжения, сидя в кабинете краевого суда во Львове, другое — мокнуть здесь.

— Господин комиссар, это вы? — слышится впереди хриплый голос, и навстречу троим путникам выходит долговязый молодой мужчина в насквозь промокшем плаще и котелке.

— Кто еще может сюда прийти в такую погоду? — Комиссар усмехается и представляет его спутникам: — Мой помощник.

— Всеволод Никоненко. — Долговязый слегка приподнимает над головой котелок. — Честь имею, господа!

— Судебный следователь Збигнев Гловатский, — небрежно кивает властный господин.

— Писарь Йозеф Шоймоши, — представляется третий мужчина.

— Врач уже здесь? — нетерпеливо спрашивает комиссар.

— Да, недавно пришел, Владимир Владимирович. Это местный хирург, весьма знающий, Тризубов Иван Игнатьевич. — Долговязый хочет еще что-то сказать, но комиссар уже отошел от него.

Ясно, что комиссару не терпится поскорее покончить с этим делом. Местечко тут мрачное, склоны оврага крутые и поросли колючим кустарником и тонкими, словно чахоточными, деревьями. Подходящее местечко для совершения чего-нибудь жуткого и мерзкого. Понимаю, что мне предстоит увидеть результат проявления человеческой злобы, поэтому отстаю от этих господ. Я вообще ушла бы куда подальше, но ведь попала сюда неспроста!

Дождик наконец закончился, но небо не просветлело, хмурясь тучами, оно, очевидно, готовит следующую порцию небесного душа. Как ни замедляю шаг, вскоре оказываюсь возле уже знакомых мне мужчин. Они стоят кружком, молча глядя вниз, на что-то белое. Вижу новые лица: двое в коротких накидках, наброшенных на темно-синюю форму, с блестящими бляхами на груди и в остроконечных кожаных шлемах. Полицейские или жандармы. Мужчина с чеховской бородкой и в круглых очках, склонившись, что-то негромко говорит, и желание услышать его заставляет меня подойти поближе. Разглядев, что является предметом внимания мужчин и обсуждения, я вскрикиваю от ужаса.

На земле лежит тело молодой, даже юной девушки, на ее лице навечно застыло выражение ужаса; она наполовину обнажена, разодранная одежда позволяет видеть ужасную рану: у девушки вспорот живот от лобка почти до груди. Но этого было мало безжалостному убийце — на шее у жертвы глубокий порез с запекшейся кровью.

— Несмотря на видимые ранения, я думаю, что причиной смерти было удушение — на шее заметны следы от пальцев. Затем был сделан глубокий горизонтальный разрез гортани и вертикальный — брюшной полости. Хотя, возможно, жертву, придушив, специально привели в полубессознательное состояние и затем выпотрошили. — Врач говорит ровным тоном, без эмоций. — Отсутствуют внутренние органы: почки, печень и матка. Судя по тому, как сделаны разрезы, действовал человек, знакомый с анатомией и проделывающий это не впервые. Надрезы ровные, одинаковой глубины, сделаны твердой рукой. Возможно, этот человек имеет непосредственное отношение к медицине, даже, можно предположить, опыт хирурга.