“Алка беспременно встрянет, - размышлял Толик. - Ну чё за дела?! Только операцию сделали, вся больная, дак опять не дадут ей оклематься”.

Верный оруженосец был зол, как черт. Еще с утра, когда обожаемая начальница оповестила, что они поедут туда же, где гуляли вчера, у него появилось нехорошее предчувствие.

“Лучше б я тачку сломал, тада бы Алка дома осталася”, - казнился он.

Два часа назад прикатила милицейская машина, из нее вышли люди, в профессии которых сомневаться не приходилось. Значит, Аллу тоже будут допрашивать, и это может затянуться допоздна. Мыслимо ли дело - всего две недели как вышла из больницы, и вот теперь жди этого чертового допроса! Толик дважды был судим и на собственной шкуре испытал это “удовольствие”. Да он-то здоров, как буйвол, а Алла?.. Зачем больному человеку такие переживания?!

И еще одна проблема беспокоила верного оруженосца - его машину могут обыскать. То, что найдут под сиденьем ствол, - фигня, такое бывало не раз, отмажется, а вот если обнаружат вещдоки, которые начальница велела спрятать, - это уже серьезно.

Сейчас Толик размышлял, как быть? Можно отъехать подальше и скинуть все эти стаканы-бутылки-осколки-полотенце в укромном месте. Но с другой стороны - вдруг они Алле понадобятся?

Наконец подруг и Жеку допросили. Алевтина, дочь Ирины и Николая Кузнецовых, уже приехала и дожидалась в машине, когда мать освободится.

Допрос Ирины много времени не занял. “Не знаю”, “Не видела”, “Всю ночь провела в своей спальне с Колей Алешиным”, “С Заграйским последний раз виделась много лет назад, с ним поддерживал деловые отношения мой бывший муж”, - вот и все ее ответы “по существу”.

Поделившись впечатлениями с подругами, Ирина попрощалась и села в машину дочери. Некоторое время темно-синяя девятка Алевтины и “вольво” Толика ехали друг за другом, а потом их пути разошлись. По дороге Ирина позвонила бывшему мужу и предупредила, что заедет.

Николай открыл дверь, стараясь держаться прямо, но Ирина видела, что он с трудом сдерживается. Коля-старший был небрит, бледен, и она поразилась, как сильно повлияла на него изменила болезнь. Он всегда выглядел подтянутым, на нем нет ни грамма лишнего жира, а тут постарел на десяток лет. С трудом дойдя до спальни, Коля попытался лечь, но невольно застонал от боли.

“Господи, Боже мой... - мысленно ахнула бывшая жена. - Лежит тут один, позабыт-позаброшен... Любовниц у него было не счесть, но кому он нужен, больной?..”

- Ты вызывал врача? - спросила она.

- Медсестра приходит каждый день, колет, но боль утихает ненадолго. А ночью вообще кошмар. Всегда ненавидел эти чертовы лекарства, а теперь принимаю горстями. - Николай кивнул на прикроватную тумбочку, где в изобилии стояли флаконы и облатки.

Как и все сильные мужчины, он не умел болеть. Привыкший во всем полагаться только на самого себя, сорокапятилетний бывший спортсмен, а ныне успешный бизнесмен Николай Кузнецов вдруг с удивлением обнаружил, что когда болезнь скрутит, даже он, сильный мужик, утрачивает контроль над ситуацией, и немного растерялся, что было совсем не в его стиле.

Ирина никогда не видела его таким и сейчас неожиданно для самой себя ощутила жалость - чувство, которое никак не могло быть адресовано прежнему Николаю, - и вместе с тем, нежность, сопереживание и желание помочь, разделить его боль, а в целом - что-то вроде материнских чувств.

Николай никогда не позволял себя опекать, даже в мелочах, а уж нянчиться с собой - тем более. Ирина и представить себе не могла, что способна произнести: “Милый, надень шарфик!”

А ведь порой женщине доставляет удовольствие понянчить любимого мужчину. Ну, не чересчур, конечно, без сю-сю, но хотя бы укутать его, когда он простужен, принести чаю с малиной, надеть шерстяные носки.

Может быть, их брак с Николаем распался именно потому, что каждый слишком дорожил своей независимостью[52]? Оба несгибаемые, бескомпромиссные, с четко сложившимися жизненными приоритетами, не желающие поступиться принципами, слишком серьезные, даже в вопросах, к которым нужно относиться легко, - разве это семья?

Отношения мужчины и женщины - всегда игра, - Ирина уже знала такие простые истины от психиатра Лидии Петровны. Не только дети, но и взрослые всю жизнь играют в самые разнообразные игры, а они с Николаем освоили единственную игру - в перетягивание каната: кто кого одолеет. Оба сильные натуры, никто не хотел уступать. Вот и доигрались.

- Я останусь, пока тебе не станет легче, - заявила бывшая жена. - Буду сама делать уколы, я же умею.

- Оставайся, - кивнул бывший муж[53].

У Ларисы Ивлевой была еще одна особенность, позволявшая ей не впадать в хандру и производить впечатление на редкость уравновешенной, жизнерадостной и легкой в общении женщины: она никогда не зацикливалась на плохом. Порефлексировав и показнив себя за то, что в очередной раз дала слабинку, пошла у кого-то на поводу или совершила опрометчивый поступок, Лара прибегала к привычной формуле аутотренинга: “Я не буду думать об этом сегодня - подумаю завтра”. А завтра будет новый день, возможно, и думать о сегодняшней проблеме не придется или она предстанет в ином свете - не такой страшной, как казалось поначалу.

Иногда Лариса использовала другую формулу простейшего аутотренинга: “Я красивая, умная, самодостаточная, уверенная в себе женщина. Есть люди, которые любят меня, и которых люблю я. У меня есть все, для того, чтобы чувствовать себя счастливой. И я буду счастливой!” И тут же встряхивалась, сознавая, что своим самокопанием лишь вгоняет себя в тоску. Жевать-пережевывать свои печали - не конструктивно. Надо действовать, как ее любимая подруга Алла. И Лариса говорила себе: “Я заварила эту кашу, я ее и расхлебаю. Жизнь продолжается. Я сама буду хозяйкой собственной судьбы”.

В понедельник трое закадычных приятелей обсуждали насущные проблемы. Двадцатисемилетний следователь Геннадий Павлович Молчанов и его ровесник оперативник Владимир Шаповалов работали в одной связке уже три года, а опер Тимур Гараев примкнул к ним полгода назад, и они сразу подружились. За глаза друзья называли Геннадия “крокодилом Геной”, - не потому что похож на это земноводное, просто имя такое, а приятели, не особо обременяя свою фантазию, наградили его этим прозвищем. В личной же беседе Молчанов именовался “Генычем”, Владимир Шаповалов “опером Вовой”, а его напарник - “опером Тимой”.