Зак уверенно скользил ладонями по ее спине, а затем притянул к себе за ягодицы.

– Твой любовник. – Он поцеловал ее. – Сейчас, – прошептал он. Его дыхание стало глубже и быстрее, и Эммануэль могла видеть, как под тонкой рубашкой вздымается его грудь. – На этот раз мы сделаем все правильно. – Он потянул за пояс, стягивающий ее пеньюар. – Сними это. Я хочу тебя видеть. Здесь, при свете.

Эммануэль отступила и с легкой улыбкой начала раздеваться.

– Я начинаю думать, что вы сластолюбец, месье, – сказала она, видя, с каким жадным выражением наблюдает он за ее движениями. Пеньюар упал к ее ногам.

Во взгляде его темных глаз сквозило неприкрытое желание, и от этого Эммануэль и сама начала загораться страстью.

– Тебе нравится это, не так ли?

Эммануэль сделала еще шаг назад и оказалась у самой кровати – большого ложа из красного дерева с искусно вырезанными столбиками, над которыми возвышалась тонкая сетка от москитов. Взобравшись по ступенькам, Эммануэль села на край высокого матраса и оперлась на руку. Она откинула голову, ее волосы упали на стеганое покрывало. Глядя на Зака, она слегка раздвинула ноги. Это была откровенно провокационная поза.

Зак встал перед кроватью, настолько близко, что его бедра коснулись внутренней части ее ног. Этот мимолетный контакт тут же наполнил Эммануэль сладкой истомой. Взгляд Зака медленно скользил по ее телу, лаская обнаженные груди и устремляясь вниз, к животу и соединению ног. Он нежно дотронулся до нее, и эта легкая игра его пальцев еще больше распалила ее.

– Вы меня дразните, месье, – произнесла Эммануэль, наклоняясь к нему.

Одной рукой он поглаживал ее затылок, другой развел ее ноги и придвинулся ближе. Его восставшая плоть, ощущаемая даже сквозь твердую ткань синей формы, коснулась ее мягкой кожи.

Зак легонько прикусил ее нижнюю губу и медленно лег на Эммануэль.

Она утонула в мягком пуховом матрасе. Но когда он уже был готов забыться в любовной страсти, она остановила его, упершись рукой в грудь:

– Ваши сапоги и шпоры, месье.

Он медленно выпрямился и, взявшись за края мягкой полотняной рубашки, стянул ее через голову быстрым плавным движением. Затем принялся расстегивать пуговицы на брюках, но в эту минуту вспомнил о сапогах и, опершись на кровать, стянул их с ног. Позолоченные шпоры слабо поблескивали в свете ламп. Он наклонился, снимая оставшуюся одежду и обнажая мускулистые ягодицы, поджарый живот и темный уголок внизу. Он был очень красив, и Эммануэль не удержалась от того, чтобы провести рукой по его соблазнительному телу.

Заметив, что она смотрит на него, он отшвырнул брюки в сторону быстрым, почти сердитым жестом и, повернувшись к ней, расставил ноги. В этой позе было что-то чисто мужское.

– Скажи мне: когда на мне нет формы, ты все еще считаешь меня врагом?

Эммануэль глубоко вздохнула:

– Так будет всегда.

Зак подошел к ней и, чуть раздвинув ее колени, прижался бедрами к ее ногам.

– Потому что я мужчина?

– У меня никогда не было проблем с другим полом, – ответила она и качнула головой, чтобы откинуть волосы с плеч.

Вытянув руки, Зак положил их на ее обнаженные груди и чуть сжал сильными смуглыми пальцами, чувствуя мягкость ее кожи.

Она могла сказать: «Ты мой враг, потому что заставил меня почувствовать то, чего у меня не было никогда. Я мечтаю о вкусе твоих губ, жажду прикосновения твоих рук к своему телу, хочу тебя с жадностью, которая поглощает меня, и я клянусь, что больше ни одному мужчине не позволю иметь надо мной такую же власть».

Но вместо всего этого Эммануэль произнесла:

– Я тебя боюсь. – И, даже сказав это, она выдала ему слишком многое.

Другой мужчина рассмеялся бы и начал осыпать ее щедрыми нежными поцелуями. Но Зак Купер лишь лукаво улыбнулся и скользнул ладонями по ее рукам, чтобы, взявшись за запястья, припечатать их к стене.

– Но тебе нравится это, – сказал он, придвигаясь ближе.

Рослый, стройный, совершенно обнаженный, он лежал в полумраке комнаты на кровати лицом вниз – начальник военной полиции федералистов, который стал ее любовником.

Прислушиваясь к стуку первых капель дождя по ставням, Эммануэль вдруг подумала, что все произошедшее с ней кажется очень странным. Прошлой ночью она занималась любовью с этим человеком много раз. Исследовав каждый дюйм его тела – языком, губами и руками, – теперь она знала его во всех подробностях. И вместе с тем Эммануэль никак не могла поверить, что она отдалась этому мужчине так безоглядно и поспешно, проведя в угаре страсти несколько часов.

Эммануэль думала, что Зак спит, но, когда она легонько дотронулась до его плеча, он повернул голову и лениво улыбнулся.

– Сколько времени? – спросил он.

– Думаю, три часа.

– Эммануэль! – Он погрузил лицо в ее спутанные волосы. – Один солдат федеральных сил видел, как я заходил сюда в девять вечера.

– О чьей репутации ты беспокоишься?

Он рассмеялся, и она почувствовала его теплое дыхание на шее.

– О своей.

– Вот как. – Она погладила его по затылку, совсем как Доминика. – Я подумаю над этим, месье. Убийство – это не всегда результат жадности, высокомерия или самовлюбленности.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Так ты лежала рядом со мной и не могла забыть об убийстве?

Эммануэль улыбнулась:

– М-м-м… Какое-то время.

Зак перекатился на бок.

– Хорошо. А когда оно произошло?

– Прошлым летом. Одна из женщин-рабынь неподалеку от Бо-Ла потеряла единственного ребенка, которому было всего восемь лет. Поначалу все думали, что эта маленькая девочка выпала из галереи, которая шла по второму этажу дома, и ударилась головой о бордюр мостовой.

– Но это было не так?

– Нет. – Эммануэль бросила взгляд на дверь в пустующую комнату Доминика; ее голос дрогнул от страха – как у всякой матери, когда она вспоминает, как слаб и беспомощен ее ребенок.

– Она была уже мертва, когда ее перебросили через ограждение. Оказалось, что любовник этой женщины – он тоже был рабом – жестоко обращался с девочкой. Она начала кричать, и, пытаясь заставить ее замолчать, он ее задушил.

– Чтобы защитить себя?

Эммануэль покачала головой:

– Я говорю не об убийстве ребенка. Когда мать узнала правду, она покончила жизнь самоубийством, утопившись в болоте. Но перед этим она дала своему любовнику листья наперстянки, смешанной с капустой, и тот умер.

– Листья наперстянки?