Что ж, мнение немецкого фельдмаршала мы узнали, а теперь почитаем, что запомнилось из тех боев самому Ивану.

— Летом наш танковый батальон был направлен за Дон, в район Калача. И там нас атаковали немецкие танки. Шли шахматным порядком. Лавиной. Мы приняли бой. Подбили несколько танков — и уходить. На переправе через Дон скопление войск. Паника. Кое-как, уже под обстрелом, переправились на другой берег. Пошли. На дорогах полно войск. Все перемешалось. Однажды я прилег отдохнуть. Ночи летом короткие. У меня в роте был помпотех Семен Филатов, горьковчанин. Толкает меня: «Комроты! Немцы! Проснись, комроты!» Я на него матом. А не спал уже несколько суток. Одурел, ничего не соображаю. Какие там немцы? Мы же ушли от них еще на Дону. Пришел в себя, смотрю: мы идем в немецкой колонне: наша «тридцатьчетверка» и мы — бронемашина из разведбата. Немцы пока ничего не поняли. И тут началась стрельба. Один из наших танков открыл огонь и в считаные минуты подбил три немецких танка.

— На Дону близ Калача лесов нет. Чистое поле. Поле и поле. С редкими балочками. Колонна наша остановилась. Что-то впереди застопорилось, и все разом встали. И тут налетел «Мессершмитт». В бронемашине рядом со мной сидели старшина и водитель. Старшина высунулся из люка. В это время немец в очередной раз спикировал, дал длинную очередь, и пуля попала старшине в низ живота. Наповал. Механик-водитель спрятался под днищем. А я побежал в балку. Самолет сделал разворот. Летчик, видимо, меня заметил. Вот, смотрю, заходит вдоль балки прямо навстречу мне. Впереди, на дне балки, лежит котел от походной кухни, и я спешу сунуться под эту бочку. Как будто она может спасти меня от крупнокалиберных пуль. снизился до верхушек ковыля. Летит. И вдруг, слышу, пилот кричит: «Иван!» Я уже упал за котел. Заработал пулемет. Но немец все же не рассчитал, промахнулся. Первые пули ударили в землю всего в нескольких сантиметрах от моих ног и дорожкой пошли дальше.

Промахнулся, сукин сын…

— В 1940 году в Серпухове я закончил медучилище. Работал фельдшером в Можайске. Но недолго. Вскоре тем же серпуховским военкоматом был призван в Красную армию. И — на Дальний Восток. В Хабаровск.

В Волочаевском городке на краю Хабаровска дислоцировалась наша 205-я Особая стрелковая дивизия. Почему дивизия называлась Особой? Я слышал, что нас, было время, хотели забросить в тыл к немцам в брянские и смоленские леса.

Наш полк некоторое время стоял на Амуре у деревни Владимировка. Утром ходили на Амур умываться. Было приказано ходить умываться по три-четыре раза. С противоположного берега японцы вели за нами постоянное наблюдение. Вот мы и «увеличивали» таким необычным образом численный состав нашего полка.

Однажды утром два горниста протрубили сбор. Нам зачитали приказ — на Западный фронт!

Мы быстро погрузились в эшелоны. В считаные часы. Так стремились на фронт! Так были обрадованы этим приказом! Хотелось поскорее схватиться с врагом.

Из дорожного запомнилось вот что. В Заволжских степях ехали среди пшеничных полей. Июнь. Пшеница еще не созрела, зеленоватая. И как дунет ветер, она и пошла гулять крутыми волнами! Целый день мы ехали по этому пшеничному морю и любовались им. Да, думал я, этим хлебом большую армию прокормить можно. У нас-то, под Тарусой и под Серпуховом, пейзаж не такой — перелески, поля небольшие, даже пойма не такая просторная. А там — до горизонта хлеба! Колхозы в тех хлебах вешками разделены. Простор! Раздолье! И правда, как в песне: «Степь за Волгу ушла…»

Когда переехали Волгу и повернули на юг, бывалые солдаты сказали: «Под Сталинград!»

В донских степях в станицах и на железнодорожных станциях стали попадаться разбитые элеваторы. Постройки горят, по земле рассыпана золотая пшеница. Мне, деревенскому человеку, на своем хлебе выросшему, на это смотреть было особенно больно.

Под станцией Серебряково остановились. Вагоны с первым батальоном паровоз протащил до самой станции. Переночевали. Утром из-за облаков вынырнули 15 «Юнкерсов». Налетели на станцию, на эшелон. Первый батальон был уничтожен полностью. Осталось в живых всего несколько человек. Случайно, ночью они ушли на станцию в самоволку, поискать выпивки.

«Юнкерсы» станцию отбомбили и ринулись на наш состав. Мы разбежались по овсяному полю. А пулеметчики зенитно-пулеметных установок встретили немцев огнем. И сразу один самолет подожгли. «Юнкерсы» отвалили, ушли. Подбитый самолет упал, взорвался. Летчики выбросились на парашютах. Двое. Туда сразу направили взвод автоматчиков, и летчиков переловили.

Командир дивизии Макаренко приказал дальше двигаться пешком.

Шли по Донской степи колоннами. Иногда даже с песнями. Самолеты над нами проходили высоко и нас будто не замечали. Их цель была Сталинград. Только однажды один оторвался от строя и неожиданно спикировал на нашу колонну, сбросил две бомбы. Убило ездового и лошадей.

На переправе через Дон наши зенитки били так плотно, что ни одного самолета к понтонному мосту не подпустили, не давали немцам бомбить прицельно. По мосту мы шли быстро. Командиры торопили, кричали: «Быстрей! Быстрей!» И стало жутко: куда мы бежим?

За Доном, километрах в пятнадцати, глубокая балка, заросшая лесом. Вся дивизия укрылась в этой балке. Собрали офицеров. Команда: готовность номер один, всем бойцам раздать патроны и гранаты. Боевая задача: занять участок фронта и удерживать на нем немцев десять дней. Теперь, когда я прочитал о Сталинградской битве много книг и воспоминаний, когда сопоставил все даты, понимаю задачу нашей дивизии так: наши войска отступали, и мы, свежая дивизия, должны были обеспечить отход через Дон.

Ночью со стороны фронта все громыхало и вспыхивало. Отсветы ложились на деревья и на наши лица. Мы друг на друга старались не смотреть.

Утром, в четыре часа, ушла разведка. Полки начали выходить из балки и развертываться. Вскоре вернулись связные от разведгрупп и доложили: обе группы — и головная, и боковая — встретились с передовыми частями противника и завязали бой. Не успели мы развернуться и окопаться как следует, немцы начали бить шрапнелью.

Перед нами пшеничное поле. И вот по этому полю роты пошли в атаку. А немцы уже прорвали фронт и вышли острием прорыва как раз на нашу дивизию. Наши бойцы идут. Хлеба высокие. Только одни зеленые каски видны. Не прошло и нескольких минут, сошлись с немцами. Те вначале полезли в контратаку, но не выдержали, отошли. Мы продвинулись на 12 километров вперед.

Они остановили нас, укрепившись в русле высохшей реки. Зарылись в землю, установили пулеметы. И встретили наши цепи таким огнем, что многих наших сразу и положили. Мы начали вытаскивать раненых, перевязывать. Много раненых было. Некоторые тут же и умирали. Командиры снова поднимали людей в атаку. И все — бесполезно, все — на убой.

К вечеру подошли «катюши». Сыграли и ушли сразу. А там, впереди, глядим, все горит. Оставшиеся в живых побежали. После заработала наша полковая и дивизионная артиллерия. Артиллеристы стреляли хорошо. Как дали! Черная стена взрывов высотой метров пятнадцать! И двигается, двигается в глубину их обороны. А за этим валом — наша пехота пошла. Первую линию окопов мы заняли. Дальше — две сопки. На сопках — пулеметы и танки, врытые в землю. Ходили слухи, что у немцев, у танков, кончилось горючее. Вот они и врыли их на склонах сопок.