Отпустил нас ротный. Я тогда Григорьеву и говорю: «Будешь возвращаться, посмотри в кустах, поищи автомат. В меня-то он из автомата пулял. Так что он где-то там лежит».

Вечером встречаемся. Снимает с плеча немецкий автомат с полным рожком и протягивает мне: «На, — говорит. — Это твой. А другой у меня взводный отнял. Увидел два, дай, говорит, один». — «Как два?» — «Так. Там, в кустах, немец убитый валялся. С автоматом. Ты его, видимо, очередью уложил».

— Однажды ночью лежим в траншее. Немцы, слышно, что-то зашевелились. Начали резать из пулеметов по нашим брустверам. Ага, надо готовиться… Ждем атаки. И тут пошел дождь. Такой ливень, что через несколько минут на нас сухой нитки не осталось. И немцы сразу затихли. Один пулемет пострелял-пострелял еще и тоже прекратил. Видно, пулеметчик тоже вымок весь, сушиться пошел.

Командир роты нам и говорит: «Отдыхайте оба. Я сам возле аппарата подежурю. Видно, не пойдут они сегодня».

Легли. И вдруг я проснулся оттого, что стал захлебываться в воде. Палатка, которую мы натянули над окопом, наполнилась водой, не выдержала, и вся собравшаяся в ней вода разом вылилась на нас. Барахтаемся, ругаемся. Ладно. Стали воду отчерпывать. Касками, котелками. Мы ее за бруствер, а она — назад.

Чувствую я, что меня трясет, и такое какое-то безразличие напало, что лечь бы сейчас, думаю, на дно траншеи, и пускай хоть водой заливает, хоть землей засыпет… Ротный это заметил, подозвал, потрогал лоб и говорит: «Да у тебя жар, Антипов! Давай-ка в санчасть».

Из нашей санчасти меня направили в полковую. А она — за Вазузой.

По дороге мне встретился еще один солдат. Он тоже шел к переправе. Он был ранен в ногу и в руку. Никто его не сопровождал. Дошли мы до берега. Как раз лодка причалила. Лодочник кричит нам: «Давай, братцы, скорее грузитесь, пока самолетов нет!»

Переправились. До санчасти с километр, а преодолели мы его часа за три, не меньше. То я солдата поддерживал, то он меня. «Тебя что, — говорит он мне, — контузило?» — «Нет, — отвечаю, — видимо, просто простудился». — «Врешь, контузило. Вон у тебя все лицо перекосило. Так бывает во время контузии».

Схватился я, трогаю свое лицо и чувствую, что и правда, что-то с лицом у меня не то, не узнаю я своего лица на ощупь.

В госпитале я провалялся целый месяц.

После лечения направили в лейтенантскую школу по подготовке техников радиодела. Войска переводили на беспроволочную радиосвязь, нужны были специалисты.

— После окончания лейтенантской школы меня зачислили в 686-й артполк 415-й стрелковой дивизии.

В январе полк вышел к железной дороге Ржев — Сычевка. Нужно было перерезать ее, оседлать большак. А в марте я повстречал своего бывшего однополчанина, с кем воевал под Зайцевой горой и под Сухиничами. Так получилось, что наш 686-й артполк должен был огнем поддерживать батальоны 336-го стрелкового полка. Начиналось наступление на Вязьму.

Бегу на передний край с командиром взвода управления. Траншея неглубокая. Снайпер бьет, так с бруствера снег и срезает. Связь наладили. За ночь аккумулятор у рации сел, и я пошел за новым. Вот тут-то и повстречал я батальонного писаря. Долго поговорить не пришлось. С высотки начал бить немецкий пулемет.

«Как там наши?» — спросил я у писаря. «А из наших никого уже и не осталось. Один Заика цел да я вот. Остальных… Кого убило, кто в госпитале».

Пополз я дальше. Немцы стрельбу усилили. Мне из траншеи кричат: скорее, мол, ползи, а то сейчас из миномета бить начнет. Перевалился я в траншею, лежу. Немцы стреляют из пулеметов. Пули над траншеей веером разлетаются. Слышно даже, как они там, на высотке, кричат и топочут.

На следующий день сделали артподготовку — и вперед! Командир взвода управления мне говорит: «Давай, Антипов, рацию на плечо — и с пехотой вперед!» Что ж, с пехотой так с пехотой, мне к пехоте не привыкать, сам из пехоты.

Немцы не особо цеплялись за свои позиции. Мы легко сбивали их. Крупных боев до самой Вязьмы не было. Остановимся, постреляем — и вперед!

Подошли к Вязьме. Город горит. Ни одного дома, ни одного жителя. Запомнилось вот что: возле железнодорожной станции огромные кучи угля горят красно-черным огнем, и дым далеко стелется по окрестностям.

После взятия Вязьмы наш артполк погрузили в эшелон и ночами транспортировали на юго-восток. Однажды утром я вылез из теплушки на станции Кошняки. В Кошняках стоял всего один дом. Стоял тот дом рядом с железной дорогой. А кругом — много стогов сена.

Следующей ночью мы были уже в Калуге. Но и там долго не задержались. Наш эшелон направлялся под Белев. Так мы к лету оказались на правом крыле Орловско-Курской дуги.

— Лето сорок третьего было жарким.

Наш 686-й артполк двигался по направлению к Болхову.

Впервые я здесь увидел наши самоходные артиллерийские установки. Танк не танк, пушка не пушка… А маневрирует и стреляет ловко.

На подступах к Болхову целиком погиб наш взвод управления.

Полк вошел в какую-то деревню. Немцев оттуда только что выбили. Мы с радистом Барковым пошли разыскивать свой взвод.

Ребята, оказывается, расположились в ровике под огромной ракитой. Ровик тот остался от немцев. Видимо, в нем стояла машина или тягач. Поговорили мы с командиром взвода и пошли вниз, к речке. Хотелось пить. Да и умыться надо было после пыльной дороги. Пот, жара. И только мы гимнастерки расстегнули, на горке ухнуло, листья с ракит посыпались. Побежали мы к ребятам нашим. А там такое месиво, что и глядеть страшно. Кто убит наповал, кто тяжело ранен, кто в агонии бьется, стонет. В бою таких потерь не несли. Вызвали мы с Барковым по рации санинструктора и начали перевязывать тех, кто еще подавал признаки жизни.

Наши батареи начали бить по ржаному полю, откуда прилетел фугас. Рожь загорелась. Немцы ответили. Тогда наши развернули еще несколько орудий. Немцы ударили из минометов. Я только запомнил, как ухнули первые мины. Мы с Барковым побежали в лощину. Земля подо мной вдруг вздыбилась, в лицо и в грудь ударило горячим.

Опрокинуло, куда-то поволокло. Я вскочил и побежал дальше. Так и не понял, что это было: то ли мина под ногами взорвалась, то ли я в свежую воронку упал. А может, то и другое сразу. Но остался я невредимым.

Пехота пошла прочесывать ржаное поле. И тут, во ржи, поймали двоих власовцев. Одеты они были в немецкую форму, но нашивки имели особые. Ох, как их гнали ребята, как волокли! Прикладами! Воспитками! И штыками в задницу подкалывали! Никто их не пожалел. И командиры молчали. С пленными немцами в сорок третьем такого уже не позволяли. Не знаю, довели они их до штаба или нет.

Перед Болховом полк остановился. Начали закапывать орудия. Два дивизиона поставили на прямую наводку. Задача была ударить по окраине города, где закрепился противник, где работали его пулеметы и где должны были размещаться минометные батареи. Но снаряды полк имел только бронебойные. Ждали танковой атаки, к ней и готовились. А тылы наши отстали.