— пироги с мясом, любезный дар Башни — которыми они почти добровольно с нами поделились. Впрочем, в долине водилось множество непуганной дичи, так что, хоть диета и оказалась однообразна, умереть от голода нам не грозило.

Когда солнце поднялось над горизонтом, Амана сплела из длинных стеблей травы нечто, напоминающее мяч. Потом вызвала язычок огня и почти минуту что-то ему нашептывала, держа на ладони. Закончив, поместила огонек внутрь травяного мяча — трава при этом не загорелась — и подбросила мяч вверх и вперед, в направлении западных холмов. Тот упал на верхушки густой травы и покатился прямо по ним, нисколько их не приминая, будто ничего не весил. Он катился все быстрее и быстрее, ускоряясь так, будто его нес все усиливающийся вихрь. Меньше чем через минуту он уже скрылся с глаз.

— Послание брату, — пояснила Амана. — Он наверняка уже получил сообщение, что на территории клана чужаки, но теперь хотя бы сюда не явится.

— Это послание — одна из внешних способностей аль-Ифрит? — спросил я.

— Мой шарик? — Амана явно удивилась. — Нет, что ты. Это так, мелочь, не стоящая внимания. Работает только на территории клана. Обмениваться такими огненными письмами мы придумали, когда были детьми — удобный способ общаться, чтобы никто не подслушал.

— Почему ты не хочешь, чтобы твой брат сюда явился?

Амана многозначительно подняла брови и взглядом показала на амулеты, которые она продолжала настраивать и которые сейчас висели у меня на шее «для создания внутренней связи», что бы это ни означало. Увидев, что мне все равно не понятно, пояснила негромко:

— Если глава клана не знает онекоторых вещах, то жрецы Пресветлой Хеймы, слишком хорошо различающие правду и ложь, не смогут обвинить его в пренебрежении долгом.

— Ты говоришь о моей демонической скверне? — спросил я прямо, тоже приглушив голос.

— Естественно, — Амана вздохнула. — Пресветлая Хейма милосердна, а ее жрецы — не очень. Некоторые из них еще и слишком ревностны, а клан аль-Ифрит уже много лет находится под их пристальным наблюдением. Лучше будет, если они никогда не узнают, что ты подвергался воздействию демонической скверны. Уже то, что мы вышли из Гаргунгольма, разбудит их подозрительность, ни к чему добавлять проблем.

Звучало так, будто эти жрецы имели большую власть. Еще один нюанс жизни Империи, о котором я ничего не знал.

— Они следят за вами, потому что вы потомки демона?

— Почему же еще, — Амана покачала головой. — Пресветлая Хейма велит судить по поступкам, а не по крови, но ее жрецы подвержены тем же предрассудкам, что и простые жители. Они не доверяют людям, в которых есть демоническое наследие, а их повышенное внимание немногим лучше, чем такое же внимание Имперской Канцелярии.

Хм, значит мне стоило опасаться не только жрецов, но еще и этой Канцелярии. Чем она занималась? Выискивала шпионов и врагов императора? Скорее всего…

После завтрака Амана объявила, что амулеты полностью настроены на меня и их можно активировать. Каким-то образом вместо обещанных двух суток она уложилась всего в пять часов. Впрочем, ее фраза о том, что огненное послание работало только во владениях клана, дала мне намек на то, каким образом это случилось.

— В корневых владениях клана твоя сила увеличивается? — спросил я, уверенный в утвердительном ответе. — Насколько?

Амана приподняла брови, глядя на меня с таким выражением, будто я и сам должен был знать ответ.

— Раз в десять примерно.

Вот ведь! «Хроники» постоянно упоминали важность корневых владений для Старших кланов, но хоть бы раз объяснили, в чем эта важность заключалась.

— А сила других магов здесь уменьшается? — задал я второй напрашивающийся вопрос. — Если да, то насколько?

— Тоже раз в десять, — Амана рассмеялась. — Рейн, право слово, как ты дожил до своих лет, не зная самых элементарных вещей?

Ее шпильку я привычно пропустил мимо ушей, думая о другом. Получается, в своих корневых владениях маги Старшего клана становились почти всемогущи. При таком раскладе странно, что они вообще покидали эти владения.

Тут я вспомнил корневые владения Дасан — они в созданную картину не укладывались. Амана вовсе не показалась мне там настолько могущественной.

— Это из-за Гаргунгольма, — отозвалась она, морщась, когда я озвучил свой вопрос. — Со временем он разъедает человеческую магию. Родовые защиты и усиления частично сохранились только благодаря тому, что владениями были корневыми. В обычном имении все исчезло бы за пару месяцев, а так мы все же продержались три года…

Чтобы активировать амулеты, мы отошли от клановцев Шен достаточно далеко.

— Хотя очищение от скверны не самая частая волшба, кто-нибудь из них может ее узнать, — пояснила Амана.

Саму активацию амулетов я не почувствовал, но уже через несколько секунд ощутил, как от них по моему телу начало распространяться приятное тепло.

То есть оно было приятным сперва, однако это ощущение быстро изменилось. Теперь мне казалось, будто по моим сосудам вместо крови растекся живой огонь. И вот сейчас стенки сосудов не выдержат жара, расплавятся, выпустят огонь внутрь тела и…

— Что-то не так? — Амана нахмурилась — должно быть я выглядел не особо хорошо.

— Горит, — выдавил я. Говорить оказалось сложно — боль нарастала вместе с жаром.

— Что горит? — Амана изменилась в лице, потянулась к амулетам — снять. Но, вскрикнув, тут же отдернула руку, а ее ладонь моментально покраснела.

Я потянулся к амулетам сам, но коснуться не успел, огонь в моих жилах погас раньше. Будто выжег все, что мог, и топлива для него не осталось.

— Уже ничего, — сказал я, — уже все нормально.

Амана посмотрела на меня долгим недоверчивым взглядом, но все же кивнула. Затем повернула свою пострадавшую руку ладонью вверх. Впрочем, краснота с нее уже уходила.

— Я не могу обжечься, огонь — моя стихия, — сказала оскорбленным тоном. Будто то, что сейчас произошло, нанесло ей глубокую личную обиду. — А у тебя не должно было быть никаких неприятных ощущений. Очистка от скверны — это самый безопасный и легкий ритуал из всех известных.

Я пожал плечами.

Сейчас я ощущал себя… хорошо. Даже слишком хорошо. Будто, потеснив все иные эмоции, во мне поселилось чудесное спокойствие и умиротворенность, а привычное, всегда живущее в крови желание сражаться уменьшилось, ушло на глубину.

Не исчезло, нет. Но будто выгорело.

Когда я сказал