Когда вышли с палатки Седова, Русанов сказал — тебе не следует с ним ехать, у него военная дисциплина, строгая. Мы всегда должны вместе работать»… (Арх. обл. архив. Фонд 5661. Оп. 2. Ед. хр. 79). Здесь же участники плавания узнали о гибели от цинги промышленников в заливе Мелкий (где в прошлом году побывали Крамер и Быков), нанятых на зимовку Масленниковым и не вынесших ее тягот. Арктика еще раз напомнила, что мелочей не прощает в большом и малом.

Под вечер 5 августа «Дмитрий Солунский» оставил Крестовую губу и сутки спустя оказался у полуострова Адмиралтейства — это был северный предел его прошлогоднего морского маршрута. По сравнению с прошлым годом полевые работы начались с опозданием на две недели — в свете предстоящего это не могло не вызывать тревоги и, видимо, сказалось на детальности выполнения официальной части программы. Отметим, что на западном побережье Новой Земли сам полуостров играет роль важной природной границы, в чем Русанов вскоре убедился весьма наглядно.

Первая же высадка для определения астропункта в открытом северным ветрам заливе оказалась неудачной. «По части определения астрономических пунктов, — сказано в отчете, — экспедиции очень не везло; лишь изредка, и то, когда она была в море, светило солнце, а большей частью ее преследовал туман вперемежку с дождем и снегом. Почти постоянно небо было затянуто или облаками, или туманом» (1945, с. 158). Увы, Русанов отметил только реальную картину, с которой любому участнику экспедиции приходилось сталкиваться вплотную. К счастью, в наше время спутник в сочетании с системой GPS избавил полевого исследователя от продолжительного ожидания «дневного светила» и связанных с этим громадных потерь времени. Однако не только облака затрудняли проведение наблюдений — новые участники жаловались, что просто передвигаться на местности им трудно из-за сильного и холодного ветра.

Покинув негостеприимный берег, направились в глубь Глазовой губы к одноименному леднику, подходы к которому были забиты айсбергами разных размеров и просто обломками льда, причем ледник «телился» практически непрерывно с грохотом и плеском. Смотреть на это иногда было страшновато, однако большое количество льда не давало разгуляться волне, хотя порой шлюпка испытывала неожиданные прыжки и броски среди плавающих льдин.

Жалобы Русанова на неудачи первых дней понятны любому опытному полевику. Как правило, любая экспедиция обычно начинается с привыкания к особенностям местности, когда человек на ходу, что называется, «втягивается» или обретает полевую форму — как правило, на это уходит несколько дней. Так было и на этот раз, а что касается ветра, тумана или льда — на Новой Земле по-другому не бывает, меняется только соотношение перечисленных компонентов ее природной среды. Сейчас мы знаем, что бурные проявления природных процессов в зоне так называемого Арктического фронта, где встречаются тепло Атлантики и холод Арктики, — нормальное явление, но во все времена люди от взаимодействия различных воздушных масс испытывали только дискомфорт, к которому не все могут приспособиться.

Побережье в этой части Новой Земли также значительно отличалось от того, с которым Русанов имел дело в прошлых экспедициях. Со столь протяженными фронтальными обрывами, как в Глазовой губе, причем активными, он столкнулся впервые — чего-либо подобного по своим размерам ему не приходилось наблюдать. В этой части Новой Земли ледники занимали на местности гораздо больше места, чем ему приходилось наблюдать ранее. Здесь крупные ледники уже не прятались в глубине горных долин или в кутах фиордов или ледянок (как, например, в Машигиной губе), а повсеместно выходили к самому побережью, образуя настоящие ледяные берега, протянувшиеся на многие километры. Поморы, а за ними и другие исследователи (например П. К. Пахтусов), называли их «ледяными скалами» или ледяными горами, из-за чего в литературе нередко возникает путаница с айсбергами.

Еще одно важное обстоятельство не покидало мысли исследователя — ледовая обстановка в море. На этот раз не было ничего похожего на ту западню, в которую здесь угодил девять лет назад самый мощный ледокол в мире «Ермак», чьи машины превосходили по суммарной мощности движок «Дмитрия Солунского» в двести раз. Два месяца ушло тогда у ледокола на попытки выбраться из льдов — было уже не до мыса Желания. Пока ситуация благоприятствовала «Дмитрию Солунскому», который бодро продвигался на север в тех местах, где в тяжелых льдах увяз богатырь «Ермак»… Техника техникой, природа — природой, но как предвидеть изменения льдов, способных сегодня остановить самую мощную технику, а завтра расступиться перед деревянным парусником? Правда, Вылка высказывался не однажды в том смысле, что на северо-западе просматриваются отчетливые признаки «ледяного неба» — отражение льдов далеко в море на нижней кромке облаков, но поскольку непосредственно в пределах видимости льда не было, вскоре о словах ненца забыли — и зря…

До 12 августа продолжалось обследование местности, включая окрестные ледники самых разнообразных форм и размеров, в том числе и в соседнем заливе Норденшельда. Ледник здесь своими размерами превосходил тот, с которым путешественники имели дело в Глазовой губе, причем с массой срединных морен, молчаливыми змеями выползавших откуда-то изнутри Новой Земли. Он окончивался в заливе отвесным фронтальным обрывом, за которым в его истоках высились две горные вершины, — настолько приметные, что их отметили еще голландцы из экспедиции Баренца, которым здешние места были в диковинку. «Удивительно красивую и оригинальную картину представляют собой траурные горы залива Норденшельда, — отметил Русанов. — Черные сверху донизу, они убраны полосами ослепительно белого снега и прорезаны каймой белых ледников» (1945, с. 205). Первоначально он хотел назвать здешний ледник именем Масленникова, и под таким названием даже нанес его на карту. Правильнее было руководствоваться иным принципом, когда залив и впадающий в него ледник именовались одинаково — это позволяло легче ориентироваться на карте и избавляло от последующих ошибок. Поэтому в более позднем отчете залив и ледник носят одно имя, а в честь Масленникова был назван только южный входной мыс в залив.

Помимо чисто зрительных впечатлений залив Норденшельда порадовал разнообразными находками, среди которых оказался очередной норвежский дом, — судя по обрывкам газет, хозяева оставили его накануне выхода экспедиции из Архангельска, причем оставленные запасы позволяли думать, что норвежцы собирались вернуться. Обилие морского зверя объясняло, почему они облюбовали эту часть Новой Земли. Научные наблюдения (включая картирование, описания местности и сбор ископаемой фауны) также оказались весьма успешными. Ископаемая фауна продуктусов и гониатитов наводила на мысль о пермокарбоновом возрасте пород, сформировавшихся 230–350 лет назад, хотя этот вопрос следовало отложить до возвращения на Большую Землю и обработки всех материалов в камеральных условиях. Желание разобраться в геологии здешнего района, который мог оказаться ключевым для всего архипелага, объясняет длительную задержку здесь вплоть до 14 августа, ознаменовавшегося первым ясным днем.

Чтобы не менять остальных планов, было решено перебросить к полуострову Панкратьеву Кругловского с Четыр-киным, а оставшимся на судне заняться изучением Архангельской губы и ее окрестностей.