«Очень много у меня самой спешной работы. Много надо прочитать и сделать до экспедиции, чтобы все знать, все предусмотреть заранее. Экспедиция будет большая… Я думаю, вернусь в конце сентября, не раньше… Экспедиции отпущено 5000 рублей, так как судно будет не куплено, а нанято в аренду. Приеду в Архангельск еще не скоро; отъезд экспедиции назначен в самом начале июля… Писал губернатору, чтобы воспитал на казенный счет в гимназии Шурочку, если не ворочусь. Но что со мной сделается! На Новой Земле как дома. Теперь, пожалуй, нет в Европе никого, кто бы так хорошо знал Новую Землю, как я» (1945, с. 385–386). Последняя фраза весьма характерна — действительно, среди новоземельских геологов он обладал наибольшим полевым опытом, как и обширными сборами образцов пород и ископаемой фауны.

Весьма характерное письмо, в котором смешались опасения за родных, озабоченность порученным делом, прикрытое легким налетом бравады — нормальное состояние души, смесь возбуждающей тревоги (мол, где наша не пропадала!) и ожидание нового перед ответственным делом, так знакомое многим полярникам и участникам дальних экспедиций. И даже некоторое желание покрасоваться перед близкими — вот мы какие ребята!..

Что касается дел в Архангельске, то многое решил местный купец рыбопромышленник Д. Н. Масленников, который пошел навстречу губернатору совсем не из соображений благотворительности — он, видимо, уже в ближайшем будущем надеялся воспользоваться результатами русановских изысканий на Новой Земле, тем более что речь шла о малоосвоенном (точнее, забытом) северном побережье, перспективы которого в ту пору выглядели обнадеживающими. Несмотря на очевидный риск, купчина расщедрился на новенький куттер «Дмитрий Солунский», построенный всего два года назад в одном из поморских коренных мест — на острове Мудьюге, родине многих архангельских мореходов, что с моря прикрывает столицу Поморья и поныне.

Судно выглядело вполне приличным, тем более в сравнении с прошлогодней «посудиной»: длина 32 метра, ширина — до 8, глубина интрюма до 3-х, водоизмещение 180 тонн, со специальной ледовой обшивкой по корпусу из дуба. Неплохой мотор в 50 лошадиных сил, немного уступавший по мощности знаменитой «Веге», на которой Норденшельд одолел (правда, с зимовкой) весь Северный морской путь. Об этом Русанов вспомнил не случайно — были у него на этот счет свои соображения, поначалу не нашедшие понимания у людей, на которых он понадеялся. В первую очередь это относилось к штурману из Главного гидрографического управления А. П. Смирнову. Представитель официальной организации, опытный моряк, офицер с заслугами, ранее неплохо проявивший себя в зимних рейсах на Мурман, казалось, вполне подходил на роль капитана судна официальной, а не частной экспедиции, — однако вдруг засомневался, заколебался и поспешил уйти в сторону, когда Русанов посвятил его в свои планы, выходящие за рамки официальных, признав «программу слишком рискованной и невыполнимой». Сосновский также нигде не завизировал часть программы, относившуюся к обходу Северного острова, хотя сам же выступал с идеей объявить Карское море внутренним морем России. Весьма характерная позиция: с одной стороны — не препятствую, а с другой — в случае неудачи вся ответственность, господин Русанов, не обессудьте-с, на Вас… Однако и чересчур осторожных губернатор не жаловал.

Совсем иначе повел себя коренной помор Григорий Иванович Поспелов, несмотря на то, что четыре года назад потерял во льдах собственное судно на зверобойном промысле. Когда Русанов «с картой в руках изложил капитану программу экспедиции, одной из главных задач которой был обход Северного острова, капитан всецело согласился с моей программой, обещая мне в этом отношении свое содействие» (1945, с. 159) — взаимопонимание было установлено и сохранялось до завершения экспедиции. Решение на обход Северного острова — не просто попытка решения задачи, которая нашим морякам после плавания Саввы Лош-кина не давалась, но и очень важная с точки зрения самой постановки задачи — тем самым отпадал вариант с холостым плаванием, запомнившийся по прошлому полевому сезону. Таким образом, уроки трех предшествующих экспедиций не прошли для Русанова даром.

Идея обхода Северного острова возникла абсолютно не случайно и напрямую связана с результатами предшествующего полевого сезона, когда интересы Русанова-исследова-теля впервые вышли за рамки одной геологии с перспективой расширения уже в ближайшем будущем, причем по многим направлениям. В первую очередь это касалось природных процессов в морях у Новой Земли, которая, как известно, является отправным рубежом для Северного морского пути, традиционно связанного с интересами России. Это можно уверенно утверждать после появления статьи Русанова «Возможно ли срочное судоходство между Архангельском и Сибирью через Ледовитый океан», включенной в сборник по результатам экспедиции 1909 года, в которой он изложил свои взгляды на проблему и собственные намерения в Арктике на ближайшее будущее. Отметим лишь то, что отразилось в его планах на 1910 год.

Так, он утверждал: «Я предлагаю огибать Новую Землю как можно севернее, а Карское море совсем оставлять в стороне. Правда, такой путь на 250 верст длиннее, но зато он гораздо надежнее» (1945, с. 64). Отметим, что по представлениям того времени к Карскому морю относилась акватория только между Новой Землей и Ямалом. Далее Русанов развивает свою мысль о необходимости изучения природных процессов в интересах мореплавания: «Судоходству может помочь только гидрографическое изучение Карского моря и устройство на восточных берегах Новой Земли метеорологических станций, которые функционировали хотя бы только в продолжение навигационного двух — или трехмесячного периода» (там же, с. 65).

После такой сугубо «пристрелочной» постановки задачи он переходит к ее теоретическому обоснованию, начиная, прямо скажем, с непривычного даже для специалистов заявления, явно опережающего свое время: «Многие думают, что если есть лед у южных берегов Новой Земли, то тем более он должен быть у ее северных берегов. Однако факты такого распространенного мнения не подтверждают» (там же, с. 65) — в чем, действительно, оказался абсолютно прав. Для полярного моряка-практика нашего времени это азбучная истина, но в начале XX века такой взгляд казался не столько революционным с позиций практики, сколько сомнительным и крайне опасным на деле и не мог встретить однозначной поддержки — Сосновский это великолепно понимал, с одной стороны, и видел перспективу, с другой. Когда дело было сделано и риск себя оправдал, В. А. Русанов в связи с идеей обхода Новой Земли с севера объяснил, что «губернатор Сосновский не нашел возможным внести этот рискованный пункт в обязательную программу, предоставив вопрос об обходе всецело на мое усмотрение» (1945, с. 395).

Однако обратимся к теоретическим взглядам Русанова, в которых Гольфстриму принадлежало особое место. «Благодаря Гольфстриму открытое море у западных берегов Новой Земли никогда, даже в самую страшную зимнюю стужу, не замерзает. Благодаря Гольфстриму плавучие льды никогда не должны надолго задерживаться у западных берегов Новой Земли — ни летом, ни осенью. Следовательно, благодаря Гольфстриму возможно вдоль западного побережья Новой Земли правильное пароходное сообщение между Европой и Сибирью с июля по сентябрь включительно» (1945, с. 66) при условии, что Гольфстрим присутствует и в Карском море — добавим мы, что также великолепно понимал и автор идеи, о чем свидетельствуют заключительные строки его работы: