Настоящий ариец разразился длинной тирадой на собачьем диалекте языка Шиллера и Гете. Я загнала игрушечный болид в густую тень раскидистого жасминового куста и приросла к стволу шелковицы, как большой древесный гриб.

– Ну что еще?! – одновременно с коротким скрипом резко распахнутой двери рявкнул с крыльца сердитый бас.

К сожалению, я не могла разглядеть его обладателя, потому что его закрывал от моих глаз навес над крыльцом.

– Гав, гав-гав-гав! – захлебываясь эмоциями, ответила собака, возмущенная происходящим до глубины своей простой животной души.

Яркий луч электрического фонаря вкривь и вкось обежал двор, слабо освещенный луной (настоящей), и погас. Бас крайне нелестно высказался об умственных способностях четвероногих друзей человека, и дверь со стуком захлопнулась.

Мюллер еще раз гавкнул, плюхнулся на задницу и поднял на меня светящиеся ненавистью глаза.

– Майн либер гавхен! – сочувственно сказала я ему на смешанном макаронническом языке. – Дас ист полниш безобразиш!

Пес ответил мне протяжным горловым «р-р-р», сердитым, но уже не громким, похожим на звуки, которые издает больной ангиной, полоща горло.

– Еще разочек! Всего айне кляйне разок! – успокаивающе сказала я ему и снова активизировала машинку.

Одного круга хватило, чтобы обладатель сердитого баса взбесился не хуже собаки.

– Заткнись, скотина! Чтобы я тебя больше не слышал! – донеслось с крыльца.

Одновременно в сторону вольера полетела клетчатая домашняя тапка гигантского размера. Она шумно стукнулась о сетку вольера, отскочила и запуталась в нестриженых самшитовых кустах. Обиженный пес, явно не такой дурак, как о нем говорилось ранее, замолк, поджал хвост и полез в свою конуру.

– Мюллер капут! – тихо прошептала я и дала отмашку Ирке и Ларочке, успевшим построиться в пирамиду под забором.

Новая подружка Лазарчука была в хорошей спортивной форме. С широких плеч Ирки она легко прянула на кирпичную ограду, там развернулась, повисла на руках и спрыгнула в заросли декоративной мяты и аптечной ромашки, обрамляющие двор по внутреннему периметру. Бдительный Мюллер высунулся из конуры, безнадежно гавкнул, вздохнул и затих. Надо полагать, пес умыл лапы и теперь не без злорадства наблюдал за происходящим. Я тоже наблюдала, благо с дерева открывался хороший обзор.

Ларочка короткими перебежками приблизилась к дому, перебросила на грудь оранжевый садовый опрыскиватель и прижалась спиной к стене сбоку от длинного узкого окна цокольного этажа. Поскольку характерного строения типа «гараж» во дворе не было, логично было предположить, что хозяйская машина или машины квартируют в полуподвале. Окно было темным. Выдержав небольшую паузу и убедившись, что деморализованный пес окончательно оставил намерение поднять тревогу, Ларочка толкнула форточку, сунула в образовавшееся отверстие «дуло» своего садово-огородного орудия и нажала на курок.

– Фу-у! – Я представила, какая вонь распространилась в полуподвальном помещении, и сморщила нос.

Опрыскиватель был щедро заправлен водным раствором современного высокоэффективного удобрения, о котором Ирка сказала так: «Отличное средство, но воняет, как собака!» Понюхав препарат, я поняла, что собака имелась в виду не простая, а дохлая и очень, очень хорошо выдержанная.

Камуфлированная буро-зеленая Ларочка тенью скользнула прочь от дома и ловко взобралась на забор по веревке, которую Ирка перебросила с другой стороны. Когда диверсантка оказалась на гребне стены, ее силуэт четко нарисовался на фоне звездного неба. Силуэт был темным, только на лице смутным пятном белела марлевая маска. Через секунду Ларочка скользнула вниз, и я тоже поспешила спуститься с дерева.

– Молодец, Лара! Теперь ты ступай в укрытие, а мы пошли! – скомандовала Ирка.

Ларочка без разговоров повернулась и побежала на кладбище. Мы заранее условились, что она до поры до времени спрячется среди могилок, на тот случай, если хитрый план «Б» провалится и придется вернуться к простому и незатейливому плану «А». Сигналом к резкому изменению стратегии должен был стать кошачий мяв в моем или Иркином исполнении. Вообще-то Ларочка хотела, чтобы мы покричали ей козодоем, но я не имела ни малейшего представления о том, как козодой кричит, а Ирка вообще не знала, кто он такой. Она думала, что козодой – это такое мелкопакостное молокососущее животное, которое водится в Латинской Америке и самопроизвольно прикрепляется к вымени коз, за которыми плохо присматривают брутальные латиноамериканские пастухи! В общем, мы сошлись на том, что будем пошло мяукать. Звуки, производимые домашними кошками, были нам хорошо знакомы.

– Вперед! – шепотом сказала моя подруга и придавила пальцем кнопку электрического звонка у калитки.

– Кто там? – после недолгой паузы неласково спросил с крыльца знакомый бас.

– Гав! – буркнул Мюллер.

То ли сказал, кто пришел, то ли коротко выматерился по-собачьи.

– Откройте, экологическая полиция! – откликнулась я голосом, в котором тревога и начальственный нажим были смешаны в точно выверенной пропорции.

– Какая еще полиция? – неприязненно пробормотал обладатель баса, однако с крыльца все-таки сошел и застучал каблуками по дорожке к воротам.

– Карантинная служба, экстренная инспекторская проверка! – отрывисто бросила я в смотровую щель, открывшуюся в сплошном металле калитки на манер амбразуры.

Затем в то же самое отверстие я протолкнула визитку знакомого врача-эпидемиолога Лидии Львовны Карпенко, гостившей у меня как-то в «прямом эфире». Карточка эта валялась у меня в сумке уже пару месяцев, с тех пор, когда я в последний раз проводила в своей захламленной торбе ревизию и генеральную уборку.

– Не понял? – вякнул бас, ознакомившись с моей (то есть Лидии Львовны Карпенко) визитной карточкой. – Мы врача не вызывали! У нас все здоровы!

– Это ненадолго! – двусмысленно ляпнула я. – Откройте, мы должны осмотреть территорию на предмет бактериологического заражения!

– Какого еще заражения? – бас испуганно дрогнул.

– Смертельно опасного! – не скупясь, бухнула Ирка из-за моего плеча.

Подруга опустила на лицо прозрачное забрало желтого шлема, который шел в комплекте с оранжевым польским опрыскивателем, и закрыла свои дыхательные органы маской респиратора. Поэтому слова ее прозвучали глухо и страшно, даже меня пробрало! А уж басовитый здоровяк, впустивший нас во двор, откровенно струхнул.

– А что случилось, можно узнать? – испуганно спросил он, топая бок о бок со мной к дому и пытаясь заглянуть мне в лицо.

В отличие от Ирки, которая закрыла физиономию на случай возможной встречи с мордоворотами из черного джипа, я не пряталась, так что здоровяк мог совершенно беспрепятственно рассматривать выражение моего лица. Оно того стоило! Маску нарочитого спокойствия, призванного усыпить бдительность противника, я обычно надеваю в субботу вечером, когда подкрадываюсь к плещущемуся в ванне Масяне с коварной целью помыть ему голову. Ребенка мое показное благодушие не обманывает, не обмануло оно и здоровяка.