Наконец, Годрик отстранился, и Эмили задрожала, ей захотелось вновь оказаться в его объятиях. Он притянул ее к себе, погладил по спине, ягодицам, бедрам, вернулся к волосам, поправил их на затылке, открывая доступ для поцелуя. Эмили положила голову ему на грудь, наслаждаясь запахом разгоряченного тела и ровным ритмом сердца мужчины.

– С тобой все хорошо, Эмили? – в его голосе чувствовалась озабоченность.

Она закрыла глаза, испытывая удовольствие от тепла его кожи под своей щекой.

– Да.

Ей очень нравилось чувствовать его дыхание, знать, что в нем течет жизнь и что он был ее и только ее, пусть даже на короткий промежуток времени.

Он поцеловал ее волосы.

– Я не хотел сделать тебе больно, моя дорогая. Первый раз всегда так, но мне следовало быть нежнее.

– Тс-с… – Она подняла руку, чтобы прикрыть ему рот. Он нежно поцеловал кончики ее пальцев, и она улыбнулась.

– Кажется, ты собирался наказать меня. – С уст Эмили слетел мягкий заигрывающий смех, и это возбудило в нем желание.

– Не провоцируй меня к более затейливому подходу. У Люсьена есть несколько восхитительных идей из Дальнего Востока, включающих связывание красными лентами…

– Ты не посмеешь! – Она резко подняла голову, глаза ее потемнели, но потом вдруг ахнула, когда он ущипнул ее, и легонько ударила его кулаком по груди. – Ты бунтарь! – сердито прошептала девушка, однако сейчас в ее глазах читался смех.

– Я никогда и не заявлял иного.

Эмили расслабилась, уткнувшись в него, вбирая его тепло. Годрик, вместо того чтобы вновь обнять ее, высвободился и поднял покрывало на кровать.

– Залезай, – прошептал он, закутал ее в покрывало, а сам начал одеваться.

Она подняла на него глаза, укрытая до самого подбородка. Он только что сделал из нее женщину и тем не менее покидал ее.

– Куда ты уходишь? – Она устыдилась дрожи в своем голосе.

– Вниз. Я скоро вернусь. – Годрик надел рубашку и подождал ее ответа.

Она разомкнула было уста, но зазвонили старинные часы в холле.

– О, десять часов. – Он, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

Целую минуту она лежала спокойно. Ей хотелось засмеяться, закричать от радости. Еще никогда она не чувствовала себя так прекрасно. Какое-то время они с Годриком были единым живым организмом без конца и начала. Он растворился в ней, а она в нем. Как только Эмили поняла это, сразу осознала кое-что более важное. Ей хотелось никогда не покидать его.

– Я люблю его… – Это прозрение принесло одновременно трепет и сердечную боль.

Она была влюблена в человека, который никогда не ответит ей взаимностью. Он не из тех, кто способен на любовь. Мужчины, подобные ему, ни разу не любили.

Ее план соблазнить его должен стать более решительным. Она обязана сделать невозможное и завоевать его сердце. Это был единственный способ сделать и себя, и его счастливыми.

Эмили сильнее укуталась в покрывало, вокруг нее витал запах Годрика, успокаивая девушку, пока она мечтала об их союзе.

Годрик вернулся в гостиную, где все четверо его друзей с интересом следили за игрой в биллиард. Они взглянули на него, затем быстро отвели взгляды в сторону, и долгое время никто не произносил ни слова.

Чарльз небрежно бросил кий на стол, нарушив ход игры, потому что сдвинул шары с места.

– Черт возьми, если никто не собирается спросить, тогда это сделаю я. Как это было?

– Как было что? – Годрик притворился, что ничего не понимает.

– Мы все знаем, что ты и Эмили… – Будучи человеком, который за словом в карман не полезет, сейчас Чарльз однозначно с трудом подбирал слова. – Ну, ты знаешь… Ах, боже ты мой, у нас есть уши, дружище!

– Господи, ты хочешь, чтоб он нас пристрелил? – шикнул Седрик.

Годрик ни капельки не был огорчен. Наоборот, он нашел это все довольно забавным: образ его друзей, подкрадывающихся по коридору, как школьники, только для того, чтобы подсмотреть в замочную скважину… Как он мог не засмеяться?

– Никто не собирается ни в кого стрелять, если только кто-то из присутствующих не попытается соблазнить ее. Помните Правило Четвертое. Она выбрала меня. Это понятно?

Все поочередно кивнули.

– Ты не обидел ее? – через несколько секунд спросил Эштон, слегка покраснев.

На лице Седрика отразилось такое же озабоченное выражение, как и у барона, когда он прислонился к биллиардному столу.

– Сейчас с ней все хорошо. Я не был так нежен, как следовало… Но знаю, каким образом отвлечь женщину от боли и заменить ее удовольствием. Она была смелой, моя Эмили.

За свою долгую жизнь искусителя до того герцог переспал с девственницами всего дважды. Они обе все время плакали, и с тех пор он завязал с невинными девицами. Никакому мужчине не понравится всю ночь успокаивать девушку.

Но Эмили встретила его с удивительной страстью, соперничавшей с его собственной.

Эштон смерил друга взглядом.

– Она любит тебя, Годрик. Влюбленная женщина может выдержать больше боли и страдания, чем самый сильный мужчина. Ее сердце уникально: крепкое и постоянное, но оно восприимчиво к одной большой слабости.

Неожиданное тепло в груди удивило герцога. Эмили любила его. Ему нравилась эта мысль. Он с большим усилием постарался сохранить спокойствие.

– И о какой же слабости идет речь?

Эштон нахмурился.

– Ее сердце легко разбить, если она не получит взаимности. Ты должен найти в себе любовь к ней, Годрик, иначе поступишь по отношению к Эмили крайне несправедливо.

Герцог, вздохнув, провел рукой по волосам.

– Возможно, ты прав, Эш. Я погубил ее, при любом раскладе, а она заслуживает, чтобы о ней заботились. Естественно, мы не можем вернуть ее дяде.

Лицо Люсьена потемнело.

– Это все равно что отдать ее в руки Бланкеншипа.

– Значит, решено. В конце недели я вернусь в Лондон, чтобы сообщить Парру, что Эмили больше не его. Она останется здесь со мной, а я прощу ему его долг, и все контакты между нами обрываются.

– А что насчет Эмили? – спросил Седрик.

– Я оставлю ее здесь.

– Разве это разумно? – удивился Люсьен.

– К ней будут относиться подобающе. Кроме того, сомневаюсь, будто она попытается уйти, особенно после того, что произошло сегодня ночью. – Годрик силился сдержаться, но уголки его губ невольно поднялись вверх.

– Настолько хороша, да? – засмеялся Чарльз.

Его светлость покачал головой.

– Так я тебе и сказал.