Все это продолжалось, должно быть, меньше минуты. Затем в коридоре зазвучали твердые, уверенные, победительные шаги и в комнату вошел… Столыпин.

Люди в штатском замерли и вытянулись.

— Все здесь, ваше благородие! Взяли.

Министр мельком огляделся, чуть задержал взгляд на Шаховском, как будто установил, что это именно он и с ним все благополучно.

— Благодарю за службу, орлы, — пророкотал министр. — Внизу тоже все, по счету. Ну-с, ведите, и чтоб там без шума!..

Лежащих подняли и поволокли, только тот, что беседовал с Шаховским, утративший весь свой румянец, очень бледный, как будто неживой, все вырывался и выкручивался из рук стражников. Висок у него был рассечен, темная кровь текла по шее, капала на белый воротничок. Столыпин стоял у камина, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, наблюдал совершенно равнодушно.

Шаховской соображал и двигался с трудом.

Что произошло в следующее мгновение, он так и не понял. Отирая с лица кровь, в дверях возник молодой барин, его шатало из стороны в сторону. «Браунинг» блеснул холодным светом, как давеча бриллиант.

— Умри, палач, иуда, — тоненьким мальчишеским голоском тихо и испуганно выговорил молодой человек. Сзади уже бежали, но он выстрелил, успел. Алябьев метнулся вперед и не удержался на ногах, упал лицом вниз, к ногам Столыпина.

Вбежавшие навалились на молодого барина и, должно быть, убили — что-то хрустнуло, он всхлипнул и больше не шевелился.

— Кто упустил? — грозно спросил Столыпин. — Ну?! Кто?!

Нагнулся и перевернул Алябьева, так и оставшегося лежать лицом вниз. Алябьев медленно перевернулся, и Шаховской увидел его мертвые глаза.

— Иду, иду! — сердито закричали из-за обитой коричневым дерматином двери. — Кому там неймется-то, господи?!

— Если она начнет скандалить, не пугайтесь, — быстро сказал Шаховской Варваре.

— Не буду, — тоже быстро ответила она. — Если старуха начнет скандалить, вы меня спасете, да?

Он кивнул, глядя на дверь, за которой происходили возня, шорохи, брякала цепочка. Наконец заскрипели петли, приоткрылась узкая щель, за ней белело лицо и мерцал глаз. Из щели шибануло таким крепким кошачьим духом, что Дмитрий Иванович немного подался назад.

— Что нужно? Вы к кому?

— К Ольге Яковлевне. Это вы?

— Комнат не сдаю.

И дверь захлопнулась. Дух немного отступил.

— Мы из музея на Воздвиженке! — прокричал Дмитрий Иванович в коричневый дерматин. — По делу!

Снова проскрипели петли и обозначилась щель.

— По какому такому делу?

Тут Варвара Дмитриевна, которую Шаховской собирался спасать от полоумной бабки, перехватила инициативу. Распахнув красную книжечку, она ловко сунула ее в щель и приказала:

— Открывайте.

В щели завздыхали, завозились, загремели цепями, и дверь приоткрылась.

— Агитаторы, что ли?.. Так я не голосую, провались она пропадом, ваша советская власть!

— Советской власти двадцать лет как нет, — объявила Варвара Дмитриевна и сунула нос в воротник пальто — воняло из квартиры нестерпимо. — Вы Ольга Яковлевна? Куда проходить?

— Ну, в кухню идите…

От вони щипало глаза. Шаховской двинулся по коридору следом за хозяйкой. Варвара у него за спиной нащупала его руку, он взял ее ладонь и сжал.

— Нужно было с работы противогаз захватить, — негромко сказала она. — У нас есть на складе.

В кухне были кошки.

Кошки сидели на каменном подоконнике, на столе, на буфете с раздвижными дверцами — одна оторвана, — на стульях и табуретках. Кошки ходили по полу и спали в картонных коробках, в ряд стоявших у стены, выкрашенной до половины зеленой масляной краской, кое-где растрескавшейся. Кошки лазали по посудной полке среди разномастных тарелок. Под ногами хрустело, как будто приходилось давить тараканов, оказалось, что весь пол усыпан кошачьим кормом из прорвавшегося пакета. На плите в алюминиевой кастрюле булькало какое-то варево, от которого воняло еще хуже, чем от кошек.

— Рыбку варю, — безмятежно сказала хозяйка, взяла кошку, уселась на табуретку и посадила ее на колени. Киса недовольно дернула хвостом и спрыгнула. — Им нужно свежей рыбки поесть. Я беру в гастрономе, недорого.

Варвара прошла к окну — кошки недовольно оборачивались и мяукали — распахнула захлопнутую форточку и сунулась к ней.

— Ольга Яковлевна, вы знаете музей на Воздвиженке? Вы несколько раз туда приходили! — спросил Шаховской.

— А что? Я права не имею? У нас все права только богатые имеют, и еще депутаты! А если я не депутат, значит, мне и приходить никуда нельзя?! В милицию меня?! Заявление на меня писать?!

Она раздула ноздри и хлопнула ладонью по столу. Кошка, вылизывавшая ногу, вздрогнула и посмотрела на нее с презрением.

— А вы пишите заявление, пишите! На меня и на деточек моих! В Конституции не написано, что запрещено кошек держать! А раз не написано, значит, я право имею! И не выселите вы меня, найдется и на вас управа!

— Вы приходили в музей на Воздвиженке? — повторил Шаховской.

— Я-то в своем праве, а они меня в отделение?! И поп с ними заодно! Я думала, он порядочный, а он заодно! Калитку стал от меня замыкать, замки навесил! А я что, не человек? У нас, между прочим, свобода передвижения!

Шаховской посмотрел на Варвару, которая все дышала в форточку и ничем ему не помогала.

— А я так ему и сказала, попу-то!.. В лицо прямо! Не имеете права меня не пускать, я за своим законным делом иду! А если не пускаете, заявление на вас подам обер-прокурору, и дело с концом! Нет у нас такого закона, чтоб не пускать.

— Обер-прокурора тоже нет, — сообщил Шаховской. — Уже давно. После семнадцатого года у нас патриархия.

Хозяйка посмотрела на него с недоверием и подхватила с пола сразу двух кошек, рыжую и черную, с бельмом на глазу. Кошки извивались и вырывались.

— Зачем вы ходили в музей, Ольга Яковлевна?

— Как зачем? Столько лет наследство под замком держали, присвоить хотели, а теперь-то открыли! Там все мое, чужого мне не надо, а мое — отдайте. При советской власти паразиты эти не пускали, потом опять не пускали, а уж когда открыли, время пришло свое получить!

Дмитрий Иванович помедлил и пристроился на табуретку, с которой спрыгнула очередная киса. Теперь кошки, копошившиеся на полу, терлись о его штанину.

— Какое наследство?

Ольга Яковлевна удивилась:

— То есть как какое? Мое, конечно! Или вы думаете, я дам государству все захапать?! Ничего не дам, ни копейки! Там все мое! Мы столько лет ждали, когда время придет! Нас же туда не пускали! Туда никого не пускали, и нас тоже. А тогда, при Советах, мы и забрать ничего не могли! Нас бы посадили, в каторгу сослали. Как богатых. Мы же богатые!