Он вспомнил свои ощущения после того завтрака, которым накормил его Игорь Казимиров. Такое ощущение было, будто его отравили… Потом он пришел в себя. Железный обруч на шее, какая-то атрофированная жижа вместо воли. Игорь кормил его, он ел и пил, не соображая, что его опять могут накачать какой-то гадостью. А ведь накачали… Он снова очнулся от забытья, котелок хоть и туго, но варит… Уж лучше бы он ничего не соображал, лучше бы не видел этой камеры, которую постепенно узнавал. В свое время он лично позаботился о том, чтобы в ней сделали ремонт и оклеили обоями. Тогда в тюрьме сидел важный чин. Начальник изолятора сделал правильный вывод, что дело его сфабриковано и скоро разрушится как карточный домик. Поэтому и подстелил соломки – для него, но прежде всего для себя. Чиновнику создали все условия для комфортной жизни в одиночной камере, а через два месяца оправдали подчистую, и он вышел на свободу, довольный начальником тюрьмы… Два года назад это было. А может, и три. А может, и четыре… Андрей вдруг понял, что потерял счет времени. Он мог только догадываться, какой сейчас месяц, какой год. Но не хотелось напрягать память. Полнейшая апатия ко всему, в том числе и к самому себе…

С гулким стуком в двери открылась кормушка.

– Эй, налетай, обед привезли! – услышал он веселый голос баландера.

Точно, родная тюрьма… И что с того? Андрей закрыл глаза. Не хочет он ни есть, ни пить. Да и отравить могут…

– Э-эй! – снова было заголосил баландер.

Но его одернул кто-то из контролеров по ту сторону двери.

– Не ори, придурок!

Дверь открылась, и в камеру вошел прапорщик Морозкин – краснощекий увалень с грозной физиономией, но доброй, в общем-то, душой. Андрей смотрел на него пустым безразличным взглядом.

– Товарищ капитан, обед здесь у нас. Будете?

Андрей мотнул головой.

– Нельзя же так. Третий день у нас, а ничего не едите…

– Третий? – нехотя спросил он.

Чем вызвал шквал бурных эмоций со стороны Морозкина.

– Ну вот, заговорил ! А то молчал все как рыба об лед…

– Ко мне кто-нибудь приходил?

Андрей чувствововал, как в нем просыпается интерес к жизни.

– Ну а то как же! И следователь был, и Каракулев заглядывал… А вы что, не помните?

– Нет… Я с ними разговаривал?

– Да нет, говорю же, молчал, как об стенку горох…

– Сам ты горох…

– Это, я сейчас!

Морозкин ушел, а минут через двадцать в камере появился Каракулев. Андрей нашел в себе силы подняться со шконки, сесть на нее.

– Я у тебя вчера был. Ты что, правда не помнишь? – пытливо глядя ему в глаза, спросил начальник.

– Нет.

– Взгляд у тебя вчера мутный был. Такой же, как позавчера. А сегодня ничего… Чем это ты накачался?

– Я накачался?.. – удивился Андрей. – Может, меня накачали?..

– Не знаю. Ты бы рассказал…

– Почему я здесь?

– Потому что ты под следствием.

Андрей вспомнил разговор с Казимировым.

– Я даже знаю, в чем меня обвиняют.

– Попал ты, парень, крепко попал.

– Но я ни в чем не виноват.

– А купюра, которую нашли у тебя в сейфе?

– Значит, правду Казимиров говорил. Была купюра.

– Была.

– Но это не доказательство.

– Не доказательство, но пища для размышления… А то, что Казимирова в тюрьме не задержал, хотя мог…

– Обстоятельства. Вы у Сахарова спросите, он мне позвонил, сказал, что Герберт Казимиров меня зовет. Я в отделение, а когда выходил, Римму встретил, думал, на службу меня подвезет…

Интерес к жизни окреп настолько, что Андрей готов был скрестить мечи с правосудием.

– А она электрошокером меня приголубила…

Стараясь не вдаваться в подробности, он рассказал, как попал в подвал к Казимировым, как в конце концов оказался с железным обручем на шее…

– Это, конечно, все интересно, – в глубоком раздумье изрек Каракулев, – но как ты объяснишь, что когда тебя брали, ты лежал в постели, как будто после сладкой ночи отсыпался…

– Опоили меня чем-то, – пожал плечами Андрей.

Он и сам не понимал, как оказался в постели.

– Я еще до конца не пришел в себя…

– Ничего, придешь. И ответ перед законом держать придется. Пистолет с твоими отпечатками пальцев обнаружили… – мрачно глянул на него Каракулев. – Точно не скажу, но пистолет в розыске. Следователи о чем-то между собой шушукались, я кое-что услышал. Вроде бы результаты экспертизы готовы… Очень плохие результаты. Человека из этого пистолета убили…

– Где? Когда? – встрепенулся Андрей.

– Говорю же, краем уха слышал. Следователь у тебя вчера был, пытался разговорить тебя… Не знаю, может, ты помнишь это, да дурака валяешь…

– Не помню я ничего… Спецназовцев помню, ваше лицо… Как в тюрьму везли… А потом темнота…

– Видать, крепко ты употребил, – нехорошо усмехнулся Каракулев.

– Не употреблял я. Меня самого употребили…

– Не знаю, не знаю… Про Кологривцева ты мне ничего не рассказывал.

– Про Кологривцева?! – Андрей непонимающе глянул на бывшего начальника.

– Напомнить?.. Он тебе рассказывал про Каракулева? Говорил про то, что он к «Транснационалбанку» неравнодушен? Говорил, что он грабил эти банки?

– Что-то припоминаю… Но я ему не очень поверил… Хотел проверить, да не успел…

– А что успел?

– Герберта на чистую воду вывел… Э-э, его убийство на меня не вешают?

– Нет. А что? – пристально посмотрел на него Каракулев.

– Да Казимиров говорил, что вы думаете, будто я его сына отравил…

– В организме Герберта Казимирова никаких следов отравления не обнаружено.

– Но ведь его отравили.

– Говорю же, ничего не обнаружено.

– Значит, такой тонкий яд… Похоже, Казимировы большие специалисты в этом деле… Римма его отравила. Станислав Казимиров приказал… Он же и сел в тюрьму, чтобы Герберт здесь ничего такого не рассказал…

– Что ничего такого?

– Как они банки грабили.

– Он что, тоже участвовал?

– Да… Он отлично водит машину…

– Не семья, а рассадник зла какой-то… Беда в том, что и ты причислен к этому рассаднику…

– Говорю же, меня электрошокером вырубили, я в подвале на цепи сидел… Вы мне не верите…

– Хочу верить. Но никак не могу понять, как ты в кровати с Риммой оказался…