— Абсолютно. Чёрный, другого слова нет. Ну, мы проинформировали американцев, но больше никого. И показали на самом верху. Наш собственный бог и хозяин, — он имел в виду британского министра иностранных дел, — видел его перед отъездом на отдых в прелестную Тоскану. Также и американский государственный секретарь. Не стоит и говорить, какое отвращение он у обоих вызвал.

— Мы собираемся отреагировать, Реджи?

— Отреагировать… А, да, но тут есть проблема. Правительства реагируют официально на действия других правительств, но не политических оппозиционеров. Официально этот документ, — он постучал копией манифеста, принадлежащей министерству иностранных дел, по столу, — почти определённо не существует, хотя мы оба знаем, что он есть. Официально мы едва ли можем его иметь, поскольку, без сомнения, он был украден. Боюсь, здравый смысл подсказывает, что в этом случае ни одно правительство ничего не может предпринять официально.

— Это официально, — проворчал Генри Куме. — Но наше правительство по своей — несомненно, безграничной — мудрости содержит мою службу именно для того, чтобы иметь возможность действовать, если потребуется, неофициально.

— Конечно, Генри, конечно. Ты, без сомнения, имеешь в виду какую-то форму тайной деятельности?…

При этих последних словах выражение лица сэра Реджинальда стало таким, словно какой-то недоумок открыл окно и впустил в помещение уличный смрад.

— Злобных маньяков обезвреживали и раньше, Реджи. Очень тихо. Этим мы и занимаемся, как ты знаешь.

— Но редко когда с успехом, Генри. И в этом проблема. Все наши политические хозяева по обе стороны Атлантики, кажется, охвачены страхом, что, каким бы засекреченным дело ни выглядело в данный момент, позднее всегда происходит утечка информации. К их великому неудовольствию. Наши американские друзья имеют бесконечную череду «гейтов», не дающих им спать по ночам. Уотергейт, Ирангейт, Иракгейт. И наши люди помнят все эти утечки, за которыми следуют расследования, комиссии и проклятые донесения. Взятки в парламенте, поставки оружия Ираку… Чувствуешь, куда я клоню, Генри?

— Ты хочешь сказать, что они слабаки?

— Грубо, но, как обычно, точно. Ты всегда отличался талантом деликатно выражаться. Не думаю, что обоим правительствам придёт в голову продолжать торговать или предоставлять льготные кредиты этому человеку, если — или когда — он придёт к власти. Но это все. Что касается активных действий — ответ отрицательный.

Постоянный заместитель министра проводил Кумса до дверей. Во взгляде его поблёскивающих голубых глаз шеф разведки не заметил и намёка на шутку.

— И, Генри, это серьёзно.

Пока водитель вёз его обратно по набережной сонной Темзы по направлению к Воксхолл-кросс, сэр Генри Куме раздумывал над проблемой. Он не видел другого выхода, кроме как примириться с реальностью межправительственного решения. Когда-то достаточно было рукопожатия, чтобы обе стороны считали себя обязанными сохранять тайну и сохраняли её. За последнее десятилетие, когда утечка информации стала характерной чертой времени, требовались подписи. А они имеют привычку сохраняться. Ни в Лондоне, ни в Вашингтоне никто не готов, поставив свою подпись, связать своё имя с приказом секретным службам «принять активные меры», чтобы предотвратить достижение Комаровым Игорем Алексеевичем его цели.

Владимир, июль 1989 года

Американский учёный доктор Филип Питерс однажды уже посещал СССР под предлогом безобидного увлечения восточным искусством и русской стариной. Ничего не произошло, никто и глазом не моргнул.

Год спустя ещё большее число туристов приезжало в Москву и контроль становился все менее строгим. Монку предстояло решить, стоит ли использовать документы доктора Питерса ещё раз. И он решил, что стоит.

В письме Блинова всё было сказано ясно. Он собрал обширный материал по всем научным вопросам, ответы на которые нужны были Соединённым Штатам. Этот список вопросов составили после бурных дискуссий самые выдающиеся американские исследователи ещё до того, как Монк встретился с профессором в его номере в «Сан-Хосе фиэрмонт». Теперь он был готов дать ответы. Трудность состояла в том, что ему было сложно совершить поездку в Москву, не вызвав подозрений.

Но поскольку Горький тоже являлся городом, напичканным научными учреждениями, и находился всего в девяноста минутах езды от Арзамаса-16, Блинов мог поехать туда. После личных обращений КГБ снял постоянную слежку, без которой он не мог выехать за пределы научной зоны. В конце концов, рассуждал он, ездил же он в Калифорнию. Почему нельзя в Горький? В этом его поддержал парторг. Освобождённый от «хвоста», он смог сесть на более дальний поезд — до Владимира, города с многочисленными старинными церквами. Но к ночи он должен был вернуться домой. Он выбрал день 19 июля, а место встречи назначил в подземной часовне Успенского собора в полдень.

Две недели Монк занимался изучением Владимира. Этот средневековый город славился двумя величественными соборами, богатыми иконами Рублёва. Успенский собор был самым большим, а другой, не менее известный и почти такой же роскошный, назывался собором Святого Димитрия.

В Лэнгли не сумели найти туристическую группу, которая в день встречи оказалась бы поблизости от Владимира. Поехать туда в одиночку было рискованно; в группах безопаснее. Наконец они отыскали группу энтузиастов по изучению русской церковной архитектуры, отправляющуюся в Москву в середине июля с заездом на автобусе в сказочный монастырь в Загорске именно 19 июля. Доктор Питерс присоединился к этой группе.

С ореолом густых кудрявых седых волос, уткнувшись носом в путеводители, доктор Питерс три дня осматривал великолепные соборы Кремля. На третий день вечером гид из «Интуриста» объявил, что в 7.30 утра на следующий день они соберутся в холле отеля, чтобы на автобусе ехать в Загорск.

В 7.15 утра доктор Питерс передал записку, что страдает сильным расстройством желудка и предпочитает остаться в постели и принимать лекарства. В 8.00 он тихо вышел из «Метрополя» и пошёл на Казанский вокзал, где сел на поезд, идущий во Владимир. Ещё не было одиннадцати, когда он приехал в этот город.

Как он и рассчитывал, там уже бродили несколько групп туристов, их никто не «пас», поскольку во Владимире не было ничего засекреченного. Питере купил путеводитель по городу и долго бродил вокруг собора Святого Димитрия, восхищаясь его красотой, — стены собора украшали многочисленные барельефы, изображающие зверей, птиц, цветы, грифонов, святых и пророков. Без десяти двенадцать он прошёл триста метров, оказался у Успенского собора и, незамеченный, спустился в часовню под хорами и алтарём. Он с восхищением любовался иконами Рублёва, когда за спинойкто-то кашлянул. «Если за ним следили, я пропал», — подумал он.

— Привет, профессор, как поживаете? — спокойно произнёс Монк, не отводя глаз от сияющей иконы.

— Хорошо, только нервничаю, — сказал Блинов.

— А мы не нервничаем?

— Я принёс кое-что для вас.