— Как это в пальто? Не пойму.

Тетя на миг задумалась и вдруг рассмеялась совершенно по-детски.

— О господи, Майкл, и правда, до чего же это смешно, если перевести. Селедка под шубой! Под шубой! — От радости, что разгадала загадку, тетя захлопала в ладоши. — Хочешь, прямо сейчас сделаю? У меня есть свекла…

Тетя порывалась встать, но Майкл удержал ее. Он долго готовил эту речь, проговаривал про себя русские фразы, но сейчас они падали, как тяжеловесные кирпичи в воду — неуклюже и излишне шумно.

— Александра Николаевна, — осторожно проговорил он. — Я очень рад вас видеть здесь в Москве. Мой отец, Вениамин, ваш двоюродный брат, — Майкл тщательно произносил длинные слова, — он очень хотел сделать это сам — приехать в Россию, увидеть вас, воссоединить семью. Но это не случилось. Он тяжело заболел, и я обещал ему сделать это. Я выполняю свой долг, я делаю это за него.

— Дорогой мой Майкл, я все понимаю. Бедный, бедный твой отец… Для него вся Европа — один большой след войны, боль, кровь и потери. Наше поколение, знаешь ли, не любит вспоминать прошлое, не хочет тревожить. Те, кто выжил, закрыли в себе эту часть жизни навсегда, похоронили, чтобы не оглядываться.

Тетя поднялась, вышла на кухню. В проем двери Майкл видел, как тетя собирала фарфоровые чашки, потом замерла, аккуратно промокнула щеки салфеткой, порезала хрустящий торт, вернулась в комнату. Майкл чувствовал, что эмоции захлестывают ее, взялся разливать чай, зазвенел блюдцами, долго рассматривал молочник и, наконец, заговорил:

— Мне хочется знать, как прошла ваша жизнь. И рассказать, как жили мы. И у меня еще маленький презент для вас.

— Как это приятно. Я живу одиноко, все больше воспоминаниями.

Она обвела комнату грациозным сценическим жестом.

— Вот здесь вся моя жизнь — фотографии, книги и канал «Культура» по телевидению. Там часто показывают старые фильмы, театральные постановки. Знакомые уходят один за другим, а детей у меня нет, так сложилось.

Она грустно смотрела на него, и Майкл понял, что таким, наверное, ей виделся ее собственный сын — красивый и статный, похожий на всех мужчин семейства Пельц — волнистые черные волосы, крупный нос и спокойный, немного печальный взгляд.

— Да что это я? — Она махнула рукой, отгоняя мысли. — У меня отличные соседи, болею я редко, и гости бывают. Вот и сегодня, я пригласила одну очень интересную девушку, — она улыбнулась, сделала паузу, чтобы он слушал внимательнее, — красавицу и модную журналистку. Она меня опекает, а главное, снабжает новостями из артистической среды. Это же моя жизнь! А на свою судьбу я не ропщу, не подумай, Мишенька.

Тетя встряхнула головой и улыбнулась.

— Ропщу — это не очень понятно. Мой русский недостаточно хорош…

— Твой русский отличный, сразу видно, что Веня был хорошим отцом, раз выучил тебя родному языку. А «роптать» значит жаловаться на судьбу. Это и правда редкое слово. — Она посмотрела на его сумку. — Знаешь, я скоро сгорю от любопытства, выкладывай скорее, что там у тебя за презент?

Он передал ей толстый фотоальбом.

— Здесь я собрал все фотографии, связанные с жизнью семьи Пельц после войны, которые мне удалось найти.

Она всплеснула руками.

— Боже мой, неужели это возможно! Ты мой ангел, Миша.

Александра Николаевна держала альбом в руках, как сокровище, робея открыть, потом осторожно перевернула первую страницу. Фотографии были разложены по годам, подписаны печатными буквами, где-то по-русски, где-то по-английски.

— Это дом Михаила Пельца в Лейпциге, здесь довоенное фото из архива. А это он же сейчас, я был там недавно. Дом все еще там, но нужен… «реконстракшн». Все окна забили. Невозможно войти.

Александра Николаевна касалась фотографий кончиками пальцев.

— Я столько раз себе его представляла, думала, что дом попал под бомбежки и не уцелел. А он вот… стоит, только штукатурка осыпалась…

На следующей странице еврейский юноша в тщательно застегнутом, но коротковатом твидовом пальто держит Тору в руках.

— Это ваш двоюродный брат, мой отец Вениамин. Фотография 50-х годов, он уже в Америке с дядей Аароном в Бруклине. Там большая еврейская община, мы жили в Вильямсбурге, это сразу за Бруклин Бридж. После Второй мировой войны туда приехало много евреев. Район небогатый, но они были счастливы. Отец говорил, там все были счастливы, потому что живы!

На отдельной странице было фото сухощавой женщины в платье с мелкими пуговицами и небольшой шляпке.

— Это твоя мама?

— Да. Отец женился в 65-м году. Ее звали Ханна, она из Польши. Мама умерла, когда мне было семь.

— Это все война, Миша, такие раны не у всех заживают. Вы так дальше и жили вдвоем с отцом?

Александра Николаевна перелистнула страницу. Начались цветные фото.

— Он больше не женился, работал в магазине, любил гулять один. Много читал. А это мы с папой на Пятой авеню, Манхэттен, это уже 80-е.

Он показывал ей одну за другой фотографии их жизни с отцом: путешествие в Большой каньон, Ниагарский водопад, дощатая набережная на Брайтон Бич, статуя Свободы. Центральный Парк.

— Да, видно, Веня стал настоящим американцем, — сказала Александра Николаевна, — Я так рада, что он нашел свой дом, пусть и далеко от родины. Но, знаешь, Миша… — она запнулась на минуту. Майкл тоже молчал. — Я, наверное, не должна тебе это говорить, тем более в такой день, но мне страшно смотреть на эти снимки. Твой отец — он всегда один, вокруг жизнь, и рядом должны быть его родные, вся семья. А их нету. Как будто их стерли с этих фотографий…

— Я думаю, что понимаю вас.

— Давай-ка сделаем перерыв, Мишенька, я устала. — Александра Николаевна положила неспокойные ладони на обе страницы, будто закрываясь от боли и воспоминаний. — Это так приятно, что ты собрал для меня целый альбом вашей жизни. Но слишком много впечатлений.

Они сидели в тишине с открытым альбомом на коленях.

В прихожей скрипнул замок, раздались шаги, шорох пластиковых пакетов, и женский голос встревоженно позвал:

— Александра Николаевна, вы здесь? Ау!

В дверях показалась стройная, немного угловатая молодая женщина — рыжие волосы собраны в растрепанный хвост, в руках большие пакеты, через плечо — сумка с компьютером. Тетя поднялась ей навстречу.

— Инга, здравствуй, дорогая! Все со мной в порядке. Даже очень! Смотри, кто здесь…

— Добрый день, меня зовут Инга. А вы?

— Да, очень приятно! Майкл. Я должен взять у вас сумки? — Майкл привстал с дивана.

— Да, должны, разумеется. Но черт с вами, вы тут гость, я сама… — и скрылась в кухне. Через несколько секунд она появилась в гостиной, по-хозяйски прошла к серванту и положила за стекло синюю картонную коробочку, заговорщицки подмигнув Александре Николаевне. — Ожерелье обещала, помните?