– Ничего вы не понимаете, – прошипела Кира. – Говорите что угодно, а этого не смейте. Мы потеряли наш мир, наше будущее, наши семьи…

– У вас отняли родителей, – перебил Сэмм. – А мы своих убили, когда убили вас. И как бы ни было вам больно, вы хотя бы избавлены от этого жгучего чувства вины.

Кира прикусила губу, стараясь разобраться в собственных чувствах. Сэмм был врагом, и все-таки ей было жаль его. Его слова взбесили девушку, но из-за этого она почему-то чувствовала себя виноватой. Кира сглотнула и выдавила ответ, – частично обвинение, частично отчаянную мольбу о понимании.

– Вы поэтому мне всё рассказываете? Потому что вам стыдно, что вы нас убивали?

– Я рассказываю вам это для того, чтобы вы поняли: одного лекарства недостаточно. Война унесла жизни миллиардов, но проблемы начались задолго до нее.

Кира покачала головой и ответила резче, чем хотела:

– Не надо мне указывать, что я должна понять.

Девушка отошла от Сэмма и вернулась к работе.

* * *

– Это система коммуникации, – сказала Кира.

Был ранний вечер, и поскольку обед она пропустила, то решила пораньше поужинать с Маркусом. Он купил у уличного торговца суши, и сейчас они ели в пустой комнате на третьем этаже, вдалеке от суеты и людей. Кира откусила кусочек, проглотила и заговорила вновь: ей не терпелось рассказать Маркусу обо всем. Разговор с Сэммом не выходил у нее из головы, пережитые чувства тлели в душе, точно угли, но девушка старалась их не замечать.

– Химическая система коммуникации, как у муравьев, но в миллион раз сложнее. Представь, что ты можешь общаться с людьми, просто вздохнув, тебе не надо говорить ни слова, ты и так все знаешь…

– Не могу себе представить, чтобы ты и слова не сказала, – перебил Маркус. – Ты же с ума сойдешь.

– Ха-ха, – закатила глаза Кира.

– Так как же это работает?

– Ну я не знаю, какую именно информацию они могут передавать друг другу этим способом. Пока что я включила в каталог минимум двадцать разных феромонов, но даже если их в десять раз больше, все равно для полноценного словаря маловато. Допустим, если кто-то из них, получив ранение, тут же сообщает об этом остальным, все будут знать, где именно его искать. У нас и чувства-то такого нет, мы так не общаемся, а для партиалов это привычно, это их вторая натура. Представляешь, что значит не иметь возможности так общаться? Ему, наверно, так одиноко… – Кира вспомнила, как пленник назвал людей родителями партиалов; интересно, каково сейчас в остальной Америке, в тиши и пустоте? – Им одиноко, Маркус, пойми. Для них это горе.

– Ему повезло, что ты о нем заботишься, – хмыкнул Маркус. – У меня сердце разрывается при мысли, что бедному партиалу так одиноко.

– Я не это имела в виду, – возразила Кира. – Я люблю свою работу. Ты же тоже врач. Я думала, ты поймешь, почему мне это так нравится. Дело-то вовсе не в Сэмме, а…

– О, так вы уже познакомились? – Маркус притворился, будто пошутил, но Киру обмануть было трудно: слишком хорошо она его знала. – Я шучу, Кира. А если серьезно: он партиал. Величайший враг человечества, не забыла?

– Это я тебе и пытаюсь объяснить. Мне кажется, что это уже не так.

– Это он тебе так сказал? – Маркус посмотрел на Киру, как прежде сенаторы: словно на идиотку. – Он один, связан по рукам и ногам, и поэтому тебе его жалко, но он пытался тебя убить, и не в эпидемию, а на прошлой неделе, на Манхэттене. Он в тебя стрелял. Он солдат вражеской армии, военнопленный, и если его освободить, кто знает, что он сделает и тебе, и всему городу.

– Я все это понимаю, – кивнула Кира. – Но ты же с ним не общался. Он вовсе не чудовище. По крайней мере, говорит разумно.

– Два дня назад он был для тебя объектом исследований, – не сдавался Маркус. – Подопытным кроликом. А еще за два дня до этого – безликим врагом, которого ты была готова уничтожить и расчленить, чтобы взять ткани на анализ. Кто знает, кем он станет для тебя еще через два дня? Может, вы подружитесь?

– Я этого не говорила.

– Через три дня его уничтожат. Я тебя знаю всю жизнь и вижу, к чему идет: сперва ты его пожалеешь, потом к нему привяжешься, а когда он умрет, будешь страдать, так как считаешь, что обязана всех спасти. Это как с новорожденными: ты винишь себя в каждой смерти. Партиал – всего лишь объект исследований, и очень жаль, что он смекнул, как тебя пронять. Он говорит тебе ровно то, что ты хочешь услышать. Я лишь хочу сказать, что не стоит слишком сильно привязываться к нему.

– Слишком сильно привязываться? – переспросила Кира. Ее охватила злость. – По-твоему, я к нему уже привязалась?

– Успокойся, – проговорил Маркус. – Я не это хотел сказать.

– Не это? – бросила Кира. – А мне вот показалось, будто ты меня в чем-то обвиняешь.

– Я ни в чем тебя не обвиняю, – заверил Маркус. – Я лишь предупреждаю…

– Ты меня предупреждаешь?

– Я неудачно выразился.

– И о чем же ты меня предупреждаешь? – спросила Кира. – Чтобы я не дружила с теми, кто тебе не нравится?

– Я хочу уберечь тебя от себя самой, – пояснил Маркус. – Ты же знаешь, что любишь строить воздушные замки, а когда они рушатся, тебе больно. Тебе мало заботиться о младенцах: ты хочешь вылечить РМ. Тебе мало исследовать партиала, ты хочешь… собственно, чего? Заключить мир с ними? Об этом тебе рассказывал Сэмм?

– Нет, конечно, – возразила Кира, хотя сама так не думала. – Я лишь хочу сказать: верю я Сэмму или нет, партиалы не так просты, как кажутся. Они взбунтовались, потому что люди притесняли их, и если мы постарались бы с ними договориться, может… на этот раз и получилось бы. Не знаю, – Кира попыталась собраться с мыслями. – Я не говорю, что мы должны отбросить осторожность и позабыть все, что было. Я лишь хочу сказать, что, быть может, они больше не хотят войны. И если ключ к разгадке РМ скрывается в них, то мир – наш единственный шанс.

Кира взволнованно посмотрела на Маркуса, надеясь, что он ее понял.

– Они подняли восстание и уничтожили нас, – настаивал Маркус.

– Триста лет назад американские колонии тоже взбунтовались против Англии, – заметила Кира. – И все кончилось хорошо, страны наладили дружеские отношения.

– Америка не выпускала вирус, который уничтожил весь мир.

– Что, если партиалы тоже его не выпускали? – спросила Кира. – Может, мы чего-то не знаем о той войне? Мы все время говорим о том, что они нам сделали, но ведь не все так просто. Если Сэмм сказал правду…

– Опять Сэмм! – покачал головой Маркус.

– А что тебе не нравится? – Кира повернулась к нему лицом. – Или ты ревнуешь? Я тебя люблю. – Девушка с нежностью посмотрела на Маркуса. – Пожалуйста, постарайся меня понять.

– Ты меня правда любишь?

– Ну конечно.