Свой двор

Первое впечатление от возвращения в мир детства легко выражается глубокомысленным «нда…» с последующим глубоким вздохом. Асфальт изломан, как после землетрясения. Зеленые газоны перемешаны колесами припаркованных автомобилей в жирную грязь. Только что прошел дождь, и вылезти из машины без резиновых сапог мы с одноклассниками не в состоянии: в моем дворе теперь просто не по чему ходить: луж больше, чем поверхности земли.

– Может, здесь и раньше так было, просто мы не замечали? – спрашиваю друзей. – Ведь в детстве и небо кажется ярче, и земля чище.

– Да нет, Димон. Шанхай в последнее время действительно сильно деградировал. Смотри, если бы не деревья, это вообще уже не двор, а пустырь.

Да я и сам вижу. Вон там мужики в домино играли, вон там стоял теннисный стол, рядом были качели и песочница, а в дальнем конце двора располагалась сцена со скамейками для публики. Не помню, правда, чтобы кто-то там выступал, но пространство эта сцена все-таки облагораживала. А вот здесь, в самом центре двора, была баскетбольная площадка. Теперь она безнадежно заставлена машинами. Похоже, здесь уже выросло целое поколение, которое и не знает, что раньше местный ЖЭК каждую зиму заливал на баскетбольной площадке каток. Из всех удобств тут теперь только детская горка нового поколения – она большая и очень красивая, но смотрится инородно, как летающая тарелка, которая приземлилась в лужу и вот-вот улетит. Всем своим видом этот элемент благоустройства гласит, что ему до этого двора нет никакого дела, он всего лишь административный факт, свидетельствующий о реализации региональной «Целевой программы по установке во дворах детских игровых и спортивных комплексов».

Объезжаем соседние дворы, видим то же самое. Полное отсутствие какой бы то ни было организации и логики в обустройстве общественного пространства, слабо компенсируемое результатами щедрого, но точечного финансирования. В детстве я не был большим специалистом по финансам и управлению, но, судя по моим воспоминаниям, тогда все было в точности наоборот. Едва ли стоимость всего нашего дворового оборудования превышала цену этой марсианской горки. Но такая скромность с лихвой компенсировалась организационными усилиями жэков и структур по работе с молодежью, помноженными на обывательский энтузиазм. «Кленовый лист» – это ведь была еще и дворовая хоккейная команда, одна из многих в городе. На несколько таких команд полагался один опорный пункт по работе с молодежью – детская комната. Там был профессиональный хоккейный инвентарь, а главное – штатный сотрудник, который постоянно мутил дворовую жизнь. С помощью обычных подъездных объявлений работники детских комнат сколачивали возрастные команды, проводили отборочные игры. Для кого-то это было началом большого спортивного пути, для кого-то – просто нескучным детством. В любом случае, результат достигался копеечными усилиями. Возможно, просто потому, что тогда еще никто не знал, что развитие территорий – прямое следствие бюрократической процедуры под названием «освоение средств».

Чем больше мы колесим по Той стороне и Этой, тем очевиднее один факт. Все, в чем сегодняшняя Электросталь проигрывает Электростали советской, так или иначе касается общественного пространства и сферы коллективного пользования. И наоборот, в точках приложения частных усилий единоличного сознания – огромный прогресс.

Вечером за рюмкой французского чая мы с одноклассниками осмысливаем увиденное, а заодно – отмечаем новоселье одного из них.

– Вот смотри, – втолковывает мне новосел. – Я теперь живу в хорошей трехкомнатной квартире в новом кирпичном доме со шлагбаумом. Я езжу на «BMW», y нас с женой двое детей, все обуты, одеты. Раз в году мы отдыхаем за границей и почти каждый выходной – на даче. Все, что я могу сделать сам, я сделал на четыре с плюсом. Но вот я выезжаю за свой шлагбаум, а там огромная лужа. Вот я еду в поликлинику, а там мне говорят, что теперь здесь только педиатр, а к узким специалистам надо ехать в центральную, а там очередь занимают с пяти утра, иначе не попадешь. И так во всем. А у моего отца в том же возрасте были панельная двушка и «Жигули» первой модели. Но зато он без всякой очереди устраивал меня в детский сад, я бесплатно занимался на станции юных техников, которой больше нет, а в поликлинике мы никогда не проводили больше получаса. Вот и думай, кто из нас богаче – он тогда или я сейчас.

Свой бизнес

– Свобода! Свобода! Поздравляем всех – свобода! – слышим мы на первом этаже торгового центра «Плаза».

– С Новым годом! С Новым годом! Поздравляем всех – с Новым годом! – проясняется звук, когда мы поднимаемся на третий.

ТЦ «Плаза» – мой главный шок. Огромное и бестолковое здание придавило собой часть городского парка, разрушило всю композицию главной городской площади и даже подвинуло в сторону памятник Ленину. Там, где мы с ребятами когда-то катались на сталкивающихся машинах, теперь ряженые пираты и Джек Воробей танцуют с детьми по случаю открытия торгового центра. Я ничего не имею против торговых центров, мне даже понравился на въезде в город огромный ТЦ «Эльград» вместе с ночным клубом «Барак Обама» (точнее так: «Бар Окабама»), но воцарение вот этого монстра в самом сердце города – для меня это психологический рубеж. «Плаза» меня добила окончательно. Я больше не хочу мириться с тем, что вместо магазина «Мечта» на проспекте Ленина ресторан «Пекин», что ДК Горького стоит в руинах, а вместо ДК «Строитель» строится несоразмерно огромная церковь. Я больше не готов списывать все это на субъективный протест моего детства. Ну действительно, почему бывший кинотеатр «Россия» на Той стороне уже совсем не кинотеатр? Зачем его облепили, как полипы, какие-то безвкусные торговые достройки? А почему «Гастроном» на углу Ленина и Советской, самый главный магазин города, нельзя было оставить «Гастрономом»? Зачем теперь вместо одного большого и красивого заведения здесь три убогих магазинчика и одна церковная лавка? Почему какая-нибудь кондитерская в немецком Заальцведеле вот уже триста лет кондитерская – и при феодалах, и при Бисмарке, и при ГДР, и при ФРГ? А для России двадцать лет – это срок, после которого даже исторический центр родного города узнать невозможно?

Зачем все эти «Версали», «Куражи», «Натали» и «Императоры»? Люди все равно продолжают ориентироваться по старым, уже давно не существующим названиям: садишься у «Репки», пересаживаешься у «Гастронома», доезжаешь до «Рубина». Я, конечно, понимаю, что каждый конкретный предприниматель, который покупает квартиру на первом этаже, прорубает в нее вход со стороны улицы, выкрашивает свой кусочек дома в фиолетовый цвет и вешает вывеску «Парикмахерская. Стоматология», – он хочет, как лучше. Но только в результате город выглядит так, будто сверху на него высыпали мешок разноцветного дерьма, которое теперь уже прилипло намертво. А в целом возникает ощущение, что за двадцать лет мы построили империю ларечников. И не важно, что у одних ларечников салон красоты «Шарман» в два окна, а у других – торговый центр гаражного типа на главной площади. Важно, что в совокупности единоличные усилия ларечников убивают общее жизненное пространство. Каждый по отдельности стал богаче. Но все вместе – беднее.

Фантасмагорическая иллюстрация этого процесса – соседняя с Электросталью деревня Колонтаево, родина моего отца. Здесь на берегу живописного пруда всегда стоял одноименный дом отдыха, принадлежащий Машзаводу. Приезжаю проведать родные места и прихожу в ужас: пруда нет! Вместо него – огромная и страшная яма, огороженная зеленой сеткой-рабицей, чтобы не пугать отдыхающих. Администратор рассказывает краткую историю катастрофы: за последние двадцать лет все окрестные поля застроили коттеджами, местные жители набурили себе скважин, уровень грунтовых вод понизился, и река Добренька, которая образовывала пруд, обиделась, нашла себе какое-то подводное русло и исчезла.