– Какие еще кровавые следы в доме? – выговорил Илья. – Что это за новая мистификация? Если бы они были, их обнаружили бы сразу же. К тому же не из одного Паливцева кровь хлестала. Там куча народу бегала туда-сюда. Так что не отходи от основной версии, начальник. Не играй в доброго следака. Тебе не к лицу.

– А тебе не к лицу вот эта блатарская гримаса и фамильярность. Ты еще на пол сквозь зубы сплюнь. Я не буду тратить время на изложение фактов двадцатидвухлетней давности, тем более что я изрядно подзабыл обстоятельства той давней истории, а потом и вовсе был переведен в Москву. Я могу сказать только одно: я уверился, что ты не убивал. Вот и все. Что ты загремел ни за что.

– Дождался высокой чести! Сам гражданин замминистра признал, что я невиновен, – мрачно сказал Лед. – И что мне теперь полагается? Талоны на усиленное питание? Низкий поклон и извинения передовой общественности? Я уже и так свое оттарабанил. Предыдущий срок с пришпиленными к нему надбавками за побег скостила война – вам это наверняка известно, Семен Андреевич, хоть, как вы и говорите, с документами не все ладно. А новая трешка только что была, да вся и вышла. Так что я свободен. Хотя тут, в Ванино, да в вашем присутствии я бы так решительно говорить об этом не спешил. Нарисовать новый срок – ничего проще и придумать нельзя. Особенно если учитывать мое законопослушное прошлое.

– Вот это ты сейчас хорошо сказал. Вот это ты сейчас умно сказал, – похвалил Лагин. – Срок получить несложно… Сложно взвесить все «за» и «против». По понятиям блатных, ты – сука. И если кто узнает, то тебя не то что короны – башки лишат. Для каждой воровской сявки будет делом чести сунуть нож в бок самому Льду, который был фартовым парнем, да вдруг ссучился. А узнать – могут. Ты перекрывался очень удачно, но скрыть четыре года войны – невозможно. Ты уже пошел на сделку с государством. Я признаю, что ты заслужил право на свободу. Только зачем она тебе – та свобода, которую ценят, как вы говорите, «олени», «Иван Иванычи»?

– А вы что предлагаете мне?..

– Вернуться на зону. Нет, не на Колыму. Отправишься в любой крупный лагерь на Урале или даже в европейской части страны. Статейку выпишем самую подходящую. Ситуация во всех лагерях Союза сейчас крайне непростая. Кровь льется рекой. Ты – в теме, потому как, с одной стороны, ты выходишь правильный урка, с другой стороны – ссученный, а если разобраться в ситуации, то ты не имеешь отношения ни к блатным, ни тем паче к политическим. Рано или поздно то, что ты воевал, вскроется. И ты должен быть очень благодарен…

– Да уж! Наше вам!

– …судьбе, что до сих пор не раскрылось. Появилась новая формация воров – перекованных. Новые законы, по которым признается сотрудничество с властями. Ты наверняка слышал. Я знаю, ты ненавидишь уголовников, хотя номинально принадлежишь к этой масти. Дни старых блатарей сочтены. Будем ломать их через колено, ковать новые кадры. Есть соответствующее решение наверху. И его начали уже реализовывать. Кстати – тут, в Ванино. Здесь в прошлом году был первый толчок. Есть человек. Он уже работает на местной пересылке с ворами – в том числе и с ворами в законе.

– В каком смысле работает? – насторожился Лед.

Страшные и занимательные вещи поведал ему товарищ Лагин. Человек, которого в соответствующих кругах звали Принцем, решил ввести новый воровской закон. Принц воевал, имел боевые награды – это сближало его со ссученными, при этом у него был и значительный авторитет в уголовном мире, который в определенных условиях способен был перемочь авторитеты воров в законе. Конечно, о грядущем опыте «перековки» было поставлено в известность самое высокое начальство. Например, товарищ Лагин – и выше. Так или иначе, но в один прекрасный день по приказу Принца, ставшего новым старостой лагеря, и с согласия администрации Ванинской пересылки все заключенные, находившиеся здесь, были выстроены на линейку. Принц по одному вызывал из строя воров в законе, с них срывали рубахи, открывая татуированные плечи – неискоренимые знаки принадлежности к воровской масти, – и били перед всеми, заставляя целовать железо и тем самым признавать переход в новый закон. В новую веру, по которой уже не претит помогать властям, государству, кумовьям. Неудивительно, что начальство ГУЛАГа одобрило такой, с позволения сказать, социальный эксперимент.

Однако один в поле не воин. Даже если он – Принц. Нужны кадры, которые, согласно мудрому предначертанию товарища Сталина, по-прежнему решают все. Нужны авторитетные блатные с боевым опытом, которые сумеют принять активное участие в «перековке» уголовного мира. Проще говоря – ломать через колено старых законников.

Лед выслушал. Склонил голову к плечу и спросил:

– А что вы, Семен Андреевич, с высот своего министерского поста лезете во всю эту грязь? Сидели бы себе в Москве, жировали, наслаждались жизнью…

– Сидеть и жировать – это верный путь к тому, чтобы зажиреть, распуститься и сесть. А это конец, – сказал Лагин. – Ну, ты уяснил суть?

– Уяснил. Слыхал я об этом Принце. Говорят – действительно воевал где-то в армии Рокоссовского. И вы действительно думали, гражданин Лагин, что я вот на все это пойду? Этот Принц ничем не лучше, чем старые блатари. Это для вас он полезен, потому как соглашатель. А он залил кровью всю местную пересылку. Я слышал, что не так давно каждую ночь у бараков по два-три десятка трупов находили. Причем не просто убивали, а «трюмили». Отрезали нос, уши, вытягивали кишки. Среди воров всегда были мастера на эти штуки… Нет, не пойду. Я – на волю.

Лагин выговорил хрипло:

– А если?..

– …а если отдадите меня кодле Принца, то, конечно, могут и порезать, а вот через несколько месяцев про меня будут легенды слагать и под моим именем выстилать лагеря вашими трупами.

– Красиво говоришь. Уверенно так… А хорошо ты воевал-то?..

– А как вы думаете, Семен Андреевич? – не выдержал Лед. – Немцы вот, правда, пожаловались бы, если б смогли! Ах да. Не только немцы: видел я в Белоруссии Леню Ипа.

– Ипатова?

– Его. Стал было власовцем, да не пошло – меня встретил. Ну, а я его притормозил…

– Хороший был выпуск у первого интерната в Желтогорске: власовец, вор в законе, шушера всякая.

– Ваша школа, Семен Андреевич, – сказал Каледин.

– О воле, значит, говоришь… И что ж ты будешь делать на воле? – в упор спросил Лагин. – Недолго ты там походишь – заполоскают власти или зарежут свои же. Ты ведь в последний раз на чистой воле пробыл от силы три дня. Мне рассказывали, что видели тебя в Москве. Она сказала, что ты был в военной форме и в компании с каким-то бравым майором, а потом…

– Я не хочу этого слышать! – перебил его Каледин. – Да, я недолго побыл в Москве после войны; да, были встречи, о которых я не хочу теперь вспоминать. Быть может, я сам искал встреч с той женщиной, на которую вы тут сейчас так прозрачно намекаете, товарищ Лагин! Была эйфория, закралась шальная мысль, что, быть может, еще можно начать сначала всю жизнь… Оказалось, что война ничего, ничего не поменяла. Вот и все. А лезть мне в душу – ничего хорошего из этого не выйдет. Что я буду делать на воле? Да мало ли что!