Ткань только подчеркивала сливочную белизну кожи – шею, верхнюю часть груди и тонкие полоски кожи между рукавчиками и длинными перчатками из лайки цвета слоновой кости. Слава богу, на ней был палантин из темно-серого бархата, закрывавший почти все декольте. Но Саймон заранее содрогался при мысли о том, что когда Элис снимет палантин, то он впервые увидит верхушки ее грудей и ему станет чертовски трудно играть свою роль в доме Харролда.

Он заметил гагатовое ожерелье, поблескивавшее у нее на шее, и увидел такие же сережки, так и искушавшие мужчину сжать зубами розовую мочку. При мысли о том, что Элис, в сущности, останется в одном ожерелье, вся кровь прилила к его паху.

Ее волосы были забраны наверх и уложены в сложную прическу. Темные завитки удерживались на месте цветами из серебристого шелка и гагатовыми гребнями. У горничной отеля, несомненно, был талант.

И это так не походило на повседневную одежду Элис; даже ее модный дорожный ансамбль бледнел в сравнении с изысканной элегантностью этого платья.

Но все это не играло роли, главным оказалось выражение ее лица. Он ожидал застенчивости и неуверенности – например, некоторые женщины в подобной ситуации нервно одергивали бы платье или же скромно опускали глаза, то и дело краснея, но только не Элис. Ее подбородок был высоко поднят, глаза ярко блестели, а румянец на щеках вовсе не являлся следствием робости или краской румян.

Нет, она была воплощением сияющей уверенности. Элис выглядела великолепно – и знала это. Мужчины в вестибюле замедляли шаг, чтобы оглянуться на нее. А она воспринимала их взгляды как королева, то есть как должное.

Причем в ее осанке и манере держаться не было ни тени искусственности; казалось, что она вела себя вполне естественно – как будто всегда выглядела именно так.

Она спустилась вниз, едва касаясь рукой перил. Когда же их взгляды встретились, она отвела глаза – и тотчас демонстративно оглядела Саймона с ног до головы, словно оценивая его вечерний костюм. Он, разумеется, понимал, что прекрасно носит фрак, но это никогда не приносило ему большего удовлетворения, чем в тот момент, когда глаза Элис потемнели, а ноздри слегка раздулись.

– Спасибо, Мейзи, – бросила она через плечо как истинная леди. – Можете идти.

Горничная присела и поспешила удалиться, прежде чем Саймон успел добавить от себя несколько слов благодарности.

– Я знаю, мы не должны благодарить слуг, – прошептала Элис, – но это… – Она оглядела свой наряд. – Это просто поразительно.

– Ты вполне можешь поблагодарить горничную, если она действительно заслуживает похвалы, – пробормотал Саймон.

Ему ужасно хотелось потащить Элис наверх и показать ей, что она действительно необыкновенная. Но вместо этого он подошел к ней, предложил ей руку и проговорил:

– Пора на охоту.

Она положила руку на сгиб его локтя.

– Охота за владельцами шахты? Или друг за другом?

Его улыбка была такой же дикарской, как и чувства в тот момент.

– Я достаточно голоден и для того и для другого.

Элис с лукавой улыбкой облизала губы.

– Вот и прекрасно, потому что я сейчас умру от голода.

Элис смотрела на фасад трехэтажного дома Оливера Харролда. Хотя подобные дома стояли по всей улице и все они были выстроены по одному проекту – эркеры, колонны по обеим сторонам парадной двери и острые крыши, – только дом Харролда был выстроен на крови и поте людей Тревина. Возможно, это был самый элегантный дом в мире, величественный дворец, но ей он казался столь же отвратительным, как сточная канава.

Когда они с Саймоном зашагали по аккуратной дорожке, ведущей к дому, Элис прошептала:

– Как называлось то орудие в Средние века?.. То, которое могло швыряться булыжниками в стены или перекидывать дохлых лошадей во двор осажденного замка…

– Требушет.

– Хотелось бы мне иметь такое прямо сейчас.

– У нас есть кое-что получше требушета. – Саймон кивнул на дом и добавил: – Он будет тлеющим кратером, когда мы закончим.

– Ты всегда знаешь, что сказать.

Они поднялись по ступенькам парадного входа, и Элис подумала о том, что до конца дней своих сохранит в памяти то ощущение, которое у нее возникло, когда она прикасалась к Саймону.

Она чувствовала, что ему нравились ее прикосновения, и ей очень хотелось дать ему еще больше.

Сейчас, стоя на крыльце дома своего врага, она жаждала прижать Саймона к двери… и целовать до умопомрачения. Но наступил самый главный этап их плана, поэтому она сдержится, иначе все испортит…

К тому же Саймон верил в нее. И все в Тревине и в «Немисис» рассчитывали на нее. Сегодня она не может их подвести, хотя… Всякое возможно.

– Храбрая девочка… – Саймон сжал ее руку, лежавшую на его рукаве, и едва заметно улыбнулся. Элис тотчас же приободрилась при его словах, а он потянулся к медному дверному молотку. Внезапно его рука в перчатке замерла, и Элис, переводя дыхание, пробормотала:

– Ну… Продолжай.

Саймон постучал, и дверь немедленно открылась. На пороге стоял человек с каменным лицом и в униформе. Выглядел он более значительно, чем сам святой Петр.

– Мистер и миссис Шейл, – сказал Саймон и вручил дворецкому визитную карточку.

Выражение лица дворецкого не изменилось, но он отступил, позволив гостям пройти.

– Все собрались наверху, в гостиной, сэр, – сообщил он.

Саймон отдал плащ и шляпу молодому человеку в другой униформе, и тот же самый слуга взял у Элис палантин. Она пыталась не смотреть во все глаза на все, что ее окружало, хотя впервые в жизни оказалась в таком роскошном доме. Она уже была в доме управляющих, но видела только кухню и кладовую – да и то среди ночи. Теперь же лампы ярко горели, освещая изразцовый пол, выложенный шахматной клеткой, и мраморные столы, на которых стояли чудесные фарфоровые вазы с удивительными цветами.

Тут Саймон снова предложил ей руку, и они стали подниматься по извилистой, устланной ковром лестнице. Голоса доносились из комнаты второго этажа – резкие мужские и визгливые женские. Сердце Элис гулко забилось, а Саймон тихо сказал:

– Портреты предков на стенах они, возможно, покупали оптом.

Элис сдержала смешок, а ее сердце постепенно успокоилось.

Вскоре они остановились в дверях гостиной, выглядевшей как гниющее животное изнутри – сплошь черные и красные тона. Все поверхности были покрыты тканью – от столов и стульев до каминной доски. Куда ни падал взгляд, везде были предметы из дерева, фарфора и бронзы. А также растения, гирлянды и картины. Изобилие вещей! Сама же комната вовсе не была маленькой, но Элис чувствовала, что задыхается. Какой смысл во всем этом хламе? Хотя бы вон тот жуткий керамический слон, купленный, наверное, за большие деньги… Зачем он? Вместо него можно было бы купить… свежую говядину в лавке компании.