Ирина склонилась над одром. Печальное зрелище предстало ее глазам. Темные тени лежали под глазами Лауры, неровным было ее дыхание. Что-то дрогнуло в сердце Ирины – припомнилось ей, с каким любованием смотрел сын на эту женщину, как горой за нее стоял... Но тут же одернула себя – нечего ее жалеть! Помрет ежели, тем лучше – снимет позор с семьи, освободит дорогу той – красивой, знатной, богатой...

Притворно повздыхав, Ирина собралась уж удалиться, как вдруг в дверь вошла давешняя молодица-служанка.

– Ну, что, бабушка? – обратилась она к старухе.

Та тяжело вздохнула и ответила:

– Да все также, дитятко. Думаю, что не оклемается наша Лаура.

– Бабушка, ты бы шла отдохнула, а я тут, с госпожой побуду, – предложила молодица.

– Твоя правда. Что-то притомилась я, – призналась старуха. – Не те уж годы мои, и сил прежних нет. Но смотри, коль что случится, зови меня, не медли!

Ирина смекнула, что женщины в родстве, а значит, избавляться придется не только от старухи, но и от этой молодухи. Ох, худо! Ключница-то темная, немощная, а эта вон какая справная. Такую только силой одолеть можно. Однако над тем, как это сделать, стоило еще подумать. Поэтому Ирина пока что просто вышла из комнаты, коротко кивнув служанкам и всеми силами пытаясь придать своему лицу хотя бы видимость глубокой скорби.

– Что ей здесь нужно? – раздумчиво пробормотала Преслава, когда дверь за Ириной закрылась.

– А кто это? – спросила Нюта.

– Это, внученька, матушка нашего господина. За все время ни разу не показывалась, а теперь на тебе – приехала. И вот, что странно, женушка хозяйская тоже здесь! Налетело воронье на беду. Уж не сговорились ли они о чем?

– Бабушка, да о чем же они сговориться могли? – удивилась Нюта.

– Да кто ж их знает. Только не верю я в то, что они так вдруг полюбили нашу бедняжку Лауру. Что-то здесь неладно. Может, прознали про то, что Лаура не жилица и приехали добро ее меж собою делить, пока хозяина нет! Только я молчать не буду, я господину все как есть доложу, до капельки!

Ирина тем временем отыскала Мстиславу.

– Вот что, доченька, – зашептала она. – Фряженка-то долго не протянет. Уж и обмерла она. Делать что-то надо!

– За лекарем, что ль? – тупо спросила Мстислава, которая совсем потерялась.

– Да за каким лекарем! Так нужно поладить, чтоб Эрик, вернувшись, ничего не распознал! Да сиди уж, я сама все сделаю.

Ирина позвала своих дюжих молодцев, взошла в большую палату, села там на высокий стулец с резной спинкой и велела одной из служанок звать к ней ключницу и сродственницу ее.

Вскоре обе женщины вошли. Преслава, успевшая ненадолго прикорнуть, протирала слипающиеся от усталости глаза. На лице Нюты была написана тревога за покинутую в одиночестве больную хозяйку.

Ирина приняла суровый и властный вид и выпрямилась.

– Хочу я спросить вас, – начала она грозно, обращаясь к Преславе и Нюте, – отчего такая странность приключилась?

Преслава и Нюта недоуменно переглянулись, а Ирина тем временем продолжала:

– Ведь здорова и крепка была ваша хозяйка! Ни скорбела она, ни болела, а тут вдруг в одночасье слегла, да так, что только один Господь Бог наш вездесущий знает, поправится она или нет.

– Я и сама в удивлении немалом, – ответила Преслава, все еще не понимая, к чему клонит Ирина.

– А я вот, кажется, начинаю догадываться о том, что же случилось в этом доме, – и не дав Преславе рта открыть, Ирина грозно изрекла. – Ведь не нравилась вам Лаура! Все то время, пока служили вы ей, через силу покорялись! Считали ее недостойной быть вашей госпожой. Ведь она такая ж, как и вы, рабыня бывшая, а так высоко взлетела!

Преслава с Нютой от таких речей онемели в удивлении. Но только Преслава хотела сказать слово, Ирина снова ее опередила.

– Вот и задумали зло великое! Дождались отъезда хозяина вашего Эрика в дальний поход, а сами госпожу извести решили! Так, что ли? Говорите!

Тут Преслава уж не выдержала.

– Это что ж ты такое говоришь, госпожа? Как могла подумать ты только, что мы могли супротив Лауры недоброе замыслить? Да мне она как дочь родная, а Нюта ее не как госпожу, как сестру свою родную любит!

– Болтай, болтай, старуха! Ишь, одной ногой в могиле стоишь, а правды молвить не можешь! Я человек здесь почитай, что чужой, но даже мне в глаза бросилось, что показная вся эта ваша любовь. А потому, покуда хозяин ваш, Эрик, из похода дальнего не вернется, посидите-ка вы в чулане, под надежным замком, чтоб не дай Бог еще какой беды не натворили!

Преслава ажно задохнулась от возмущения.

– Вот то-то и оно, что чужая ты здесь, госпожа. До сего времени не видели мы тебя, не знали. Да и знать не хотели – только странно нам было, что господин наш мать свою так подолгу не видит! Только теперь вижу: больно грозна ты к невинным, оттого и не нужна даже собственному сыну. А про то, что под замок нас посадить велела, когда Лаура дух испустить готова, я хозяину нашему расскажу. Расскажу, как оставила ты ее без нашей помощи и опеки из-за своего только глупого домысла. Посмотрим тогда, что он скажет, как мать родную простит ли?

Ирина от такой наглости даже побледнела.

– Да как ты смеешь, мерзавка, так с госпожою разговаривать?

Да я тебя... – и задохнулась от злости.

– Эк, раздулась! Ты, конечно, сейчас любой суд над нами свершить в силах. Да только помни, что хозяин приедет и с тебя спросит. Он-то нас знает за верных слуг, не страхом, а совестью ему служили!

Как не зла была Ирина, а все ж поняла, что права проклятая ключница. Ну, да делать теперь нечего. Поэтому далее продолжать разговор она не стала, а повелела своим молодцам запереть Преславу и Нюту в чулане.

После этого она отрядила одну из служанок присматривать за Лаурой, наказав не оставлять ее одну ни на мгновение, а остальную челядь, большей частью пришедшую на служение к Лауре из близлежащей деревни, распустила по домам.

Теперь оставалось ждать, чем дело кончится. Дом, казалось, застыл в ожидании беды, Мстислава затворилась в светлице, ссылалась на нездоровье, а на деле – мучилась совестью. Ирине же досталась еще одна обуза – внук. Позабыла она о нем, когда распускала по домам челядь. И в голову не пришло, что у сиделки да стряпухи и без него забот хватает.

Пришлось пестовать самой. Но то ли Ирина подзабыла, как управляться с младенцами, то ли боялся Владимир незнакомого человека – ревел и хныкал все время, пока не спал. Пытался рассказать он слезами, что не хватает ему нежных рук, ласкового света глаз, родного запаха и воркующих слов – всего того, что было для него матерью. Но никто не понимал его, и мать не появлялась, и не было знакомых лиц. Только чужая, неласковая женщина кормила его, укладывала спать, без рвения пыталась заменить ему все, что он успел полюбить в своей коротенькой жизни. Но Владимир не хотел этой замены и плакал горько, горько...