Остановились. Пленный снова заговорил.

– Говорит, что туда не пойдет ни за что. И опять: что не они это сделали…

– Да что там, в конце концов? Может, в ловушку хочет нас завести? Нито, загляни, проверь – что там . кое…

Нито, недовольно покряхтев, повиновался – опустился на колени, потом и на локти, пополз, держа звездник перед собой. Фонарь включил, только отдалившись от входа. С минуту ничего не было слышно. Потом доложил странным, не своим голосом:

– Все понял. Вылезаю…

Погасив фонарь, вылез. Сказал, глядя в землю:

– Наши там. Были. Сходите, посмотрите. Чужих там нет.

Онго нырнул в лаз. Ход оказался коротким, с одним Коленом. Когда лаз расширился, Онго включил фонарь. Вскоре стало можно выпрямиться. Он посмотрел, освещая. Там были головы. Человеческие. Отрубленные. Свирские. Только головы.

Дюжина, а то и больше. Без глаз. Без ушей. В крови. Пахло кровью. На одной из голов сохранились пышные усы. Раньше они были огненно-рыжими, сейчас на них тоже виднелась кровь. Подофицер Сина. Наверное, и еще кто-то мог там оказаться из их трига, но Онго не стал долго смотреть. Отчаянно заколотилось сердце. Он повернулся. Натыкаясь на стены лаза, выбрался на воздух. Глубоко-глубоко вдохнул. Сказал:

– Всем посмотреть. По одному. И быстро. Сказал, хотя понимал, что после такого зрелища пленных брать, пожалуй, не станет никто. Мучительно захотелось тут же, на месте покончить с этим – с тем, кто уже был ьят. Больших усилий стоило сдержаться.

Посмотрели все. Никто не сказал после этого ни слова. Лишь Онго скомандовал:

– Пошли. К ним.

У входа в караульный грот заметили еще одного ча-сового. Пленник, покупая жизнь, позвал – негромко, как ему было указано: "Это я, на минутку…"

Часовой повернулся на голос – подобравшийся сзади Керо оглушил его прикладом, часовой рухнул без звука. Ворвались. Было темно, только свечка одиноко горела в глубине. Караул спал. Вспыхнули все фонари, что были в группе. Спавшие повскакали с нар, кое-кто – раздетый до белья. Стволы звездников были направлены на них. Но ни одного выстрела не прозвучало. Наступило мгновение тишины. И прозвучал удивленный голос Мори:

– Черт, да это бабы – все до единой!..

Ни одной не убили, даже не ранили, но изнасиловали всех поголовно.

Свирепо. Онго понимал, что сейчас сделать ничего не в состоянии – после того, что увидели в тесной пещерке. Если бы не насиловали, поубивали бы всех: никакого другого выхода не было, не было способа снять ту дикую волну ненависти, что захлестывала каждого из шести, и его самого в том числе. Женщины и сами понимали, что либо так, либо всех перережут, пусть и не их руками все было сделано – но тех, других было уже не достать. И ни одна не стала сопротивляться. Керо неистовствовал. Онго первым понял, что надо хотя бы одному с оружием охранять вход. Однако Сури уже стоял там – со звездником наизготовку, внимательный, как идеальный часовой. Онго понял: не захотел участвовать в насилии. Заметил странный взгляд, каким окинул его Сури, когда Онго, оторвавшись от женщины, приводил себя в порядок. Кажется, только теперь Сури до конца почувствовал, что нет и не будет больше девушки по имени Онго, есть мужик, солдат, даже вот насильник. Хотя и сам Сури, конечно, не вчера еще успел понять, что война – дело грязное. Сейчас он как бы дожидался, пока Онго не взглянет на него; только убедившись, что внимание бывшей женщины обращено именно на него, Сури отвернулся и стал смотреть наружу… Демонстративно, как бы желая показать: вот тебе не изменяю даже здесь, что бы ты сам тут ни творил.

Онго отвернулся, не одобряя такого поведения: ты в группе – вот и будь как все; но ему было почему-то приятно, что Сури не участвует в этом деле. Хотя он, может, просто не хотел, чтобы женщины его запомнили; боялся мести?.. Нары все постанывали, кто-то из женщин вскрикнул – но не от боли…

Наконец, утихомирились. Две женщины – или девушки – тихо всхлипывали по углам, одна – самая старшая, но тоже не обойденная вниманием – вдруг сердито заговорила, очень быстро, обращаясь к Онго, почувствовав в нем начальника.

– Она говорит, – перевел Нито, – зачем одежду рвали, они ведь не противились. Объясняет, что по их понятиям мы и не люди вовсе, а обуры, это как бы аруки: все, как у женщин, а дудки с шарами – мужские, у людей такого не бывает, а человек обуру не может сопротивляться, это давно известно. Говорит: в чем теперь они на улицу выйдут? Так не полагается, говорит.

– А чего им на улице делать?

Старшая выслушала и ответила еще яростней.

– Она говорит: свои их теперь зарежут, если узнают. Того, кто общался с обурами, близкому родственнику полагается убивать беспощадно освященным ножом, а тело сжигать. Мужья есть, братья есть – обязательно убьют. Она говорит: они теперь только с нами пойдут. Все равно куда.

– Вот еще новости, – проворчал Онго. – А что, правда зарежут?

– Это уж точно.

– Этого нам только не хватало.

– Слушай, командир, а что? Почему не взять с собой? Горянки – бабы выносливые, места знают, даже и помогут при случае. Учиним им допрос, проясним обстановку…

– Да уж ничего не поделаешь… И в самом деле, теперь казалось уже невозможным убить женщин – пусть и не своими руками.

– Ладно. Спроси: вот ей лично что известно насчет того, что они тут охраняли?

Снова последовал обмен непонятными фразами; вопросы, что задавал Нито, становились все длиннее, ответы женщины – тоже.

– Ну, что там, – не утерпел Онго, – есть какая-нибудь ясность?

Разведчик пожал плечами:

– Понимаешь, получается чепуха какая-то. Она говорит, что здесь ничего никогда не было и сейчас нет. Люди не селились, скот не пасли, место это считается вроде бы проклятым с самых давних времен. И за все время, сколько они тут были, никто снизу перевал не проходил. Но вот их мужчины рассказывали, что однажды там ниоткуда появилось вдруг много свиров с какими-то страшными машинами, они там шумели, что-то делали, а потом опять исчезли, словно их и не было. Она говорит: они все поняли, что это вовсе и не свиры были, а подземные аруки – те, что живут в недрах гор. Им, говорит, неизвестно, зачем этот караул здесь поставили, они сами считают, для того, чтобы никого не пропускали, чтобы не нарушать покоя этого места. Якобы давным-давно, много-много лет назад здесь обитали обуры – другие аруки, необычные, бескрыло летающие. И сейчас тут, бывает, творится что-то непонятное: то громы раздаются без дождя, то там, в глубине, с неба изливается голубой свет, такие вот штуки. А снизу даже свои – улкасы не из караула – приходили сюда единственный раз: когда привели пленных – этих, наших. А. вот оттуда, с плоскости, никто и никогда не проходил.

– Интересно: зачем сюда вели наших? Убить их можно было и внизу…

– Я спросил. Вроде бы их привели не для этого, чего-то от них добивались. Наши попытались вырваться – вот тогда их… Женщины думают – может, это такое жертвоприношение было, раньше, говорят, это каждый год делалось – давно, еще до их дедов. Может, теперь опять так будет?