Мы увидели друг друга издалека. Джуфа что-то заподозрил, хотя и не узнал меня сразу. Но он уже попал в ловушку. И находился в крайне невыгодной позиции. На мгновение я испугался, как бы он не открыл дверцу и не выскочил из машины.

Узнал он меня лишь тогда, когда я подъехал к нему почти вплотную. Он нажал на газ и попытался оторваться от преследования, но в результате этого неловкого маневра врезался в машину впереди. Я перекрыл для Джуфы все пути отступления, и мои сообщники начали стрелять в него.

Я не ошибся, сделав ставку на Франко. Он выглянул из задней дверцы со своей винтовкой и прицелился прямо в голову Джуфы. Это движение было отработано бесчисленное множество раз. Я наблюдал сцену, словно в замедленной съемке. Выстрел Франко должен оказаться для моего врага смертельным. Одновременно Нино начал палить из своей винтовки, мощность которой могла впечатлить любого. Мы уже испробовали наши пушки на склоне горы и теперь были уверены, что содержимое машины превратилось в кровавое месиво. С треском и искрами автомобиль взорвался и развалился на части, отбрасывая куски плоти. Переднее стекло разлетелось на мелкие осколки.

Я отдал приказ выйти из машины и завершить операцию. Я увидел, как Нино меняет заряд. Мы подошли ближе к остаткам автомобиля наших врагов, разместились таким образом, чтобы не задеть друг друга, и расстреляли оставшиеся патроны. На этот раз я не сомневался, что моему противнику пришел конец. Мерзавец был просто нашпигован свинцом.

Я подумал о невинных людях, которых он убил сам или приказал убить, – о бедных отцах семейств, всех тех несчастных, кто не пожелал иметь дела с мафией и чья вина состояла лишь в том, что они носили общую со своими врагами фамилию. Среди них был даже мальчик пятнадцати лет. В тот день я хотел восстановить справедливость, отомстив за всех невинных жертв.

Но в хаосе происходящего я потерял из виду Марио: он погнался за одним из приятелей Джуфы, обратившимся в бегство, и до сих пор не возвращался. Это начинало меня беспокоить. Я был вынужден покинуть машину и пойти на его поиски. С одним только пистолетом я чувствовал себя уязвимым и постоянно озирался по сторонам. Затем я вспомнил об израильской винтовке “Узи” и взял также ее. Я опасался, что кто-нибудь из моих врагов или полицейских спрятался за машиной и готов открыть огонь, как это уже случалось раньше. Я рисковал. На мне был бронежилет, который закрывал меня от шеи до паха, но при этом затруднял движения.

Наконец я увидел Марио, он прибежал, задыхаясь.

– Этот козел сбежал от меня! – злился он.

Между тем на дороге образовалась огромная пробка. Десятки машин застряли в обоих направлениях. Люди выскакивали из автомобилей и шли пешком, я должен был что-то предпринять и освободить дорогу. Жестами я призывал водителей побыстрее проезжать мимо, не затрудняя движения. Месть, однако, состоялась. Теперь предстояло подумать о бегстве. Я подождал, пока все мои товарищи вернутся в машину, призывая их быть осторожней с оружием, чтобы избежать случайных выстрелов. Подобное уже случалось во время наших тренировок. Итак, мы тронулись в обратный путь, оставив позади себя поле боя. Мы возвращались на виллу.

Несколько часов спустя в программе новостей показали место происшествия. Журналист пытался пробраться сквозь кордон полицейских, карабинеров и толпу зевак. Он подтвердил, что в результате перестрелки были убиты три человека, но остальные уцелели. Кому-то из моих врагов удалось скрыться.

Терпение. Главное, что Джуфа – я с трудом верил в это – был мертв. Человека, уничтожившего мою семью, больше не существовало. Я годами жил ненавистью и мечтал о его смерти. И я был уверен, что со временем он убил бы меня и дорогих мне людей.

Нет, его смерть не принесла мне счастья, но я чувствовал себя спокойнее. Пусть теперь другие боятся меня. И в то же время я понял, что отныне враги объединились против меня и начали самую безжалостную травлю.

Но пока волноваться не о чем, следующей моей мишенью был Неторе. Только убив Неторе, я мог считать свою месть состоявшейся.

Ночью мы перебрались в более надежное убежище. Как я и представлял, с утра активизировались силы правопорядка. Потом мне рассказали, что каждый житель городка подвергся всевозможным проверкам. Сотрудники органов правосудия, прибывшие из Палермо, поставили всех подозреваемых на учет. Карабинеры расставили блокпосты на каждом углу. Люди были перепуганы. Все поняли: это ответ на другую перестрелку. Газеты писали, что состоялась вендетта за убийства, случившиеся четыре года тому назад, двадцать первого сентября. Все догадывались, что это еще не конец. И были правы. В последующие годы в нашем городке произошло еще много убийств. Жителям было ясно: мы объявили войну.

До чего безрассуден я был. И насколько отважен.

Сегодня, размышляя о своей решимости в деле мести, я удивляюсь, как эти два качества – безрассудство и смелость – сочетались во мне.

И я пришел к заключению, что смелость и безрассудство вовсе не исключают друг друга. Более того, они подпитывают друг друга и превосходно сосуществуют. Безрассудство порождает смелость.

Сознательно, пусть даже ослепленный ненавистью или просто в силу необходимости продлить свое пребывание на этой земле, я принял безумное решение выступить против “Коза Ностры”. Против сильных врагов, у которых имелись деньги, связи, прикрытие со стороны могущественных людей, развитая структура и жесткая организация, – против врагов, у которых была разработана четкая боевая стратегия. И с того дня их задачей стало взять меня живым и содрать шкуру.

Я утешал себя мыслью, что в конечном счете они тоже люди из плоти и крови, как и я. Пришлось повторять эти слова союзникам, чтобы заглушить страх, который начал расползаться в нашей среде.

Я подбадривал их, но некому было подбодрить меня.

Я убеждал их, что война справедлива и мы убиваем наших общих врагов – людей без чести, мафиози, преступников. Мы нападаем на них, преследуя цель отомстить за погибших близких и спасти собственную жизнь.

Невольную поддержку мне оказали средства массовой информации, которые называли нас “пятой колонной” мафии, еще более безжалостной, чем “Коза Ностра”.

Тогда я не понимал, на каком основании они пришли к этому выводу. Со временем я стал подозревать, что сами следователи воспринимали нас как некую дерзкую организацию, готовую на все и способную убивать ради того, чтобы лишить власти старую мафию, и решили натравить нас на “Коза Ностру”, рассчитывая выкурить из норы ее матерых главарей. Как бы то ни было, заявления прессы оказались нам на руку. Наши враги тоже начали нас бояться.

А я знал, насколько надежен этот самый естественный союзник – страх. Нет такого человека в мире, который никогда не испытывал бы страха. И то, что произошло летом после расстрела Джуфы, лишний раз подтвердило мое мнение. Помню, ко мне стали захаживать разные “благонадежные” ребята, утверждая, что они не принимали участия в истреблении моей семьи и готовы помогать мне, что они якобы всегда знали: рано или поздно я заставлю “тех ублюдков” заплатить по счетам.