Это просто поиск себя. Просто становление личности, момент самоопределения, ничего больше.

Так и будет. Я просто устроила панику на пустом месте, немного переусердствовала как слишком ответственный родитель. Ведь я же хорошая мать, не какая-то там профурсетка, которая отдала своего ребёнка, отпустила в страну, где ее ждёт непонятно какое будущее, несмотря на внешнее благополучие.

Я просто переволновалась.

Родители подростков всегда волнуются, такой уж период в жизни у тех и других. В полной уверенности в этом я просыпаюсь утром воскресенья, ровно через неделю после того, как я позвонила Ромке с неожиданной новостью, и ровно за десять дней до того, как Микаэла должна прилететь ко мне на пасхальные каникулы, вот только деталей мы ещё не обговаривали, и в этом году она не горит желанием совершать этот визит.

Перевернувшись с боку на бок, я протягиваю руку за мобильным, лежащим на прикроватной тумбочке, и первое, что вижу — это несколько пропущенных звонков от Ромки — и по фейстайму, и из роуминга. А ещё — сообщения во всех мессенджерах: «Перезвони. Это срочно».

И я понимаю, что ничего хорошего от этого ждать не стоит. Что-то случилось, я пока не знаю, что.

Но понимаю одно — все мои иллюзии насчёт того, что ситуация под контролем, оказались разбиты.

18 лет назад. Август 2001 г.

«Перезвони, срочно».

Ну вот, опять. Быстро спрыгиваю со стула, тут же забыв обо всех делах, о том, что пишу сценарий игры на новую встречу с группой — и несусь вниз, чтобы достать радиотрубку, отвоевать ее у кого угодно и как угодно. Потому что я получила смс и мне надо перезвонить. Ромка просит, вернее, требует этого прямо-таки в ультимативной форме. А я не могу ни разозлиться, ни проигнорировать его слова. Просто потому что… не могу. А вдруг у него там что-то важное? И кроме того, я так по нему соскучилась!

Я не вижу его уже целую неделю, а почти живу здесь где-то с месяц. Здесь — это в его доме, в этой безумной коммуне с прибитыми к стенам табуретками, джакузи, в котором вечно застывает то гипс, то алебастр, с камином, в котором народ жарит то рыбу, то помидоры, то зефир по модной американской традиции, которую привезли очередные залётные музыканты, тусившие здесь несколько дней.

Тут легко поселиться — дом с радостью принимает всех новеньких, как он принял меня. Соблюдать нужно только одно условие — не пытаться поменять местные порядки, не навязывать никому свои привычки, не усложнять жизнь. Вот такая территория свободы, готовая распахнуть двери каждому, кто к этой свободе готов.

Наши последние гости (а новенькой я чувствовала себя ровно до того момента, пока не заехал кто-то после меня) были совсем непритязательны, спали прямо в спальниках в коридоре, устраивали постоянные джем-сейшны в общей комнате с камином, и вообще были простыми и тусовочными ребятами, как и все здесь. Единственным их грехом оказались «постирушки» — когда вокалиста и ударника посреди ночи вдруг пробило на чистоту и порядок, они ухитрились постирать свои дорожные кеды в моей розовой мисочке с утятами, в которой я тайно полоскала своё белье, стесняясь бросать его в общие корзины.

Упасть в обморок и устроить скандал в стиле «Не трогайте, это мое!» мне помешало чутьё, подсказавшее, что я здесь своя до первого истеричного взбрыка и «понта», как сказал бы Ромка. И что относиться к этому надо легче, чем я привыкла — ну подумаешь, две пары кедов сорок третьего размера в моей умилительной мисочке для трусишек.

— Да ладно, не парься, Женьк. Хочешь, ещё три таких тебе купим? — еле сдерживая смех в ответ на мое скорбное лицо, на свой манер утешал меня Ромка. — Погнали сейчас на Петровку, затаримся тазиками — для трусов, для носков и для загонов из твоей головы! Хочешь себе отдельную корзину-фасовку — так и скажи. Руками она стирает, Золушка, бля…

И я училась жить проще, изо всех сил училась.

На самом деле мне ужасно нравился тот новый мир, в который я попала — не из тепличных условий родительского дома, а из общежития, пройдя не одно боевое крещение бытом и взрослой жизнью. И даже после таких приключений в Ромкином доме всё казалось мне слишком экзотичным— и тем более интересным. Наблюдать за жизнью местных хозяев, которых кроме Ромки здесь было ровно четверо, мне нравилось даже больше, чем читать любимые книжки. Ведь это была не чья-то придуманная история с бумажных страниц — а моя, происходившая прямо сейчас.

Сначала мы познакомились с Мариной — это её авторства Дюк висел над камином, она одна жила на первом этаже, поближе к кухне, её имеем Ромка прикрыл меня во время конфликта с комендой.

— Что, опять своих баб мной выгораживаешь? — лениво посмеиваясь, Маринка всегда курит в одном и том же углу на подоконнике в кухне. И из уважения к ней, это место никто никогда не занимает. — Да ладно, Женя… или как тебя там. Не злись. Сама знаешь, что это за крендель. Я подмазывать ему чисто из дружеской солидарности не собираюсь, но и говна на пустом месте лить не буду. Да, Ромео? Ты меня знаешь, все по чеснаку.

И пока Ромка шутливо ерошит ей волосы, забирая из рук Маринки сигарету, чтобы подкурить свою, я, растерянно хлопаю глазами, пытаясь понять, какие между ними отношения… Как друга меня это волновать, конечно, не должно. Но все равно… хотелось бы выяснить.

— Мы не трахаемся, если что. И не трахались, — буднично, будто читая мои мысли, уточняет Маринка, глядя на меня из-под длинной русой чёлки, спадающей на лицо.

— И не будем, — в тон ей добавляет Ромка.

— Хотя, было дело — он ко мне подкатывал. Я его отшила. Не мой типаж. Сорян, Ромео, сам знаешь.

— Да какие вопросы, — выдыхая дым, Ромка с показной небрежностью опирается о стену локтем. — И хорошо, что не твой. Я тогда ко всем подкатывал. Период такой был. Ещё чуть чуть — и на Костяна бы потянуло.

— Да, хорошо, что пронесло, — с непроницаемым лицом добавляет Марина и они вдруг начинают хохотать в два голоса, пока я пытаюсь понять, в чем дело.

— Это у него кризис творческий случился. Типа… Кто в депру впадает, кто в пьянство, а этот крендель — в блядство. Каждый расчехляется, как может, — негромко сообщает мне Марина, а Ромка, флегматично пожимая плечами как бы присоединяется к констатации этого факта. Сейчас они действительно похожи на семью, на близких родственников, вместе прошедших через не одну чёрную полосу.

— А что случилось?

— Да так… Фигня на просмотре за семестр. Ему куратор тогда целый проект запорол. И ещё что-то было, кажется…

— Ага, — Ромка сбивает столбик пепла за окно с показным равнодушием. — Ещё с арт-центром одним кинули.

— Вот-вот. Жопа по всем фронтам. И с выставкой первой пролетел, ещё из универа чуть не поперли.

— Но… не поперли же? — осторожно интересуюсь я, почему-то боясь ляпнуть глупость — уж слишком их порядки отличаются от моих привычных.