Честно говоря, я предполагала, что мой шанс попробовать это пиво исчез в середине ночи. Там было так много людей. И только половина из них успела попробовать бутылки из выпуска. И теперь, когда у меня не было абсолютно никакого желания снова встречаться с Элизой, Чарли, Джоной и Адой, я просто отказалась от этой редкой новинки.

Но Уилл приберег одну для нас. Не для себя. Даже для меня, чтобы взять с собой. Он ожидал, что поделится этим со мной, и отложил одну для нас. Возможно ли, чтобы такой сильный обморок нанес непоправимый ущерб?

— Ты уверен, что не хочешь взвинтить цену и воспользоваться какой-нибудь бедной любящей пиво душой в Интернете? Это могло бы купить тебе выходные на пляже, — я поддразнивала его, но теперь мое сердце было полностью отдано этому пиву. Этому бару. Этому человеку.

Он улыбнулся, снова поднимая его, чтобы откупорить.

— Ты знаешь, я на самом деле не занимаюсь перепродажей. Я имею в виду, кроме того, что мы уже реализуем в баре. Просто дело в том, что пиво, как и любой алкоголь на самом деле, предназначено для того, чтобы им наслаждались. Смаковали. Им всегда следует делиться между друзьями или близкими. Всегда использовать, чтобы отпраздновать что-то, будь то достижение, выпускной, свадьба или просто любовь, жизнь и то, что ты жива. Это не настоящий алкоголь, как ты думаешь. Это опыт. Это то, как это заставляет людей замедляться и наслаждаться моментом. Или, по крайней мере, так, как должно быть. Это то, как ты не просто пьешь его, ты думаешь об этом, каков он на вкус, на что он похож, что он заставляет тебя чувствовать, как он делает тебя храброй, бесстрашной и полной надежды.

Он наклонился над стойкой, чтобы взять два чистых стакана, а затем медленно налил в них очень игристое розовое пиво, идеально равномерно отмеряя каждый. Я была очарована текстурой, почти похожей на шампанское.

— Очевидно, что алкоголем много злоупотребляют. И есть много компаний, производящих достаточно дешевое, достаточно сладкое барахло, чтобы люди легко попадали в эту ловушку. Но хорошее пиво, вино или ликер не должны вызывать у тебя желания выпить их, чтобы забыть. Это должно подарить тебе ночь, которую ты никогда не забудешь. Ночь, которая останется с тобой навсегда, как ощущение, так и вкус.

Он взял один из стаканов, сунул в него нос и глубоко вдохнул.

— Даже запах.

После этого я почти потеряла дар речи. Я никогда не думала о выпивке как о чем-то большем, чем о сосуде для снятия напряжения. Обычно, если я пила, особенно много пила, я, вероятно, проходила через что-то, о чем больше никогда не хотела думать. Или я беззаботно праздновала достижение, окруженное стрессом и усилиями.

Но придавала этому совершенно другой оттенок. Пить не для того, чтобы забыть, а для того, чтобы помнить, было такой приятной сменой точки зрения. Я бы никогда не взяла в руки еще один стакан чего-нибудь, не вспомнив его слов.

Начиная с этого. Я взяла свой стакан и поднесла его к свету, чтобы посмотреть, насколько он на самом деле живой. На мой взгляд, это больше похоже на симпатичный коктейль.

— Так ты хочешь сказать, что это изменит мою жизнь? — спросила я его, не в силах удержаться, чтобы немного не досадить ему.

Он тоже поднял свой бокал и чокнулся с моим.

— Да, Новенькая, я действительно думаю, что это изменит твою жизнь.

Наши взгляды встретились как раз перед тем, как мы сделали первый глоток. И в глубине этих глубоких, травянисто-зеленых глаз я знала, что не пиво должно было навсегда изменить мою жизнь… Это был этот мужчина.

К моему удивлению, пиво было ярким и отдавало фруктами. Я отстранилась только для того, чтобы снова нырнуть за вторым глотком.

— О, боже мой, — воскликнула я. — Это так хорошо.

Он пожал плечами. Как будто это было очевидно с самого начала.

— Они знают свое дело.

— Что это такое?

Он кивнул.

— Технически, это Гозе. Кисловатая версия берлинского вайсса. Я думаю, из того, что я прочитал, они сделали его с малиной, клубникой, гранатами и лимонами.

— Это именно то, на что это похоже на вкус, пунш из кислых фруктов. Но он такой шипучий.

Он пустился в объяснения эволюции напитков и того, как они раньше были почти неслыханны, но за последние несколько лет приобрели огромную популярность, и как небольшие крафтовые пивоварни, полные инноваций и экспериментов, завоевали популярность по всей стране.

Мы сидели и разговаривали до конца бутылки о пиве и виски, а потом о жизни. Он рассказал мне о своей маме, которая все еще жила неподалеку, и задавал вопросы о моих родителях, моем брате и моей жизни в Чикаго.

Когда эта бутылка закончилась, он открыл другую. Ещё одна кислая, но с лаймом и кокосами, и такая терпкая, что у меня скривился рот. Я рассказала ему больше об «Органикс» и моем видении компании. Он рассказал мне о баре и о том, что, несмотря на то, что он с трудом платил арендную плату, все счета и трех боссов, плюс персонал, ремонт оборудования и все остальные расходы, дела у него шли отлично, и он привлекал много внимания. Он поделился своим видением будущего, рассказал о других мероприятиях, подобных сегодняшнему вечеру, которые он хотел бы провести, и о сотрудничестве с некоторыми из его приятелей-шеф-поваров в городе.

В конечном счёте, я выложила все об Оуэне. Как мы познакомились, как наши отцы постоянно бросали нас в ситуации, когда мы могли бы потусоваться. Я рассказала ему о нашем неловком первом свидании и о том, как я думала, что оно никогда ни к чему не приведет. А потом я призналась в своих сомнениях и отрицаниях, с которыми боролась до той секунды, пока не нашел тот секретный телефон. Я сдерживала слезы, рассказывая, как столкнулась с Оуэном, когда он пришел ко мне той ночью. Как мне потребовались часы, чтобы набраться смелости, но я, наконец, справилась с этим. Возмущение. Опустошение. Последовавшее за этим бессердечное поведение всех, кто должен был любить и защищать меня. Он прислушался. И сочувствовал. И разозлился на меня. Затем, после того, как я выложила все начистоту и очистила все еще грязные воспоминания об Оуэне, он мягко, любезно вернул разговор в более спокойное русло.

Мы сидели в баре, разговаривали, смеялись и открывались друг другу, пока солнце не проникло сквозь окна передней двери. Мы оба были удивлены этим вторжением.