сбивая с ног и давя их копытами. После этого все кто был в состоянии держаться на ногах, пустились бежать в разные стороны, или легли на траву, сжавшись от ужаса. Один хорват оказался тяжело ранен ножом в живот, другой потерял глаз, многие не смогли самостоятельно идти, у очень многих были переломы, ушибы и порезы. Проповедник Драго был ранен тупым предметом в голову. Кровь заливала ему лицо.

— Спасите святую Ясельду, — шептал он посиневшими губами, — не дайте её спрятать о нас!

Его сподвижники держали на своих руках, словно мученика за веру, и взывали к божьему суду над мучителями. Если бы не вмешательство проводника Тихомира, эту кучку, остающуюся сплочённой несмотря на все угрозы и действия, разъярённые стребляне могли бы разогнали с особой жестокостью, и тогда жертв избежать бы не удалось. Наконец Оря вывел заложниц с поля побоища к ограде Орлицы. Князь запретил после этого приближаться к ней на десять шагов кому бы то ни было и, не останавливаясь около баваров-наёмников, проехал к центру села, где стояли статуи Чернобога, Велеса и Морены. Он слез с коня, подошёл к капищу, поклонился по очереди всем трём резным истуканам. Блестя золотыми украшениями, самоцветными камнями на плаще и драгоценным шитьём, положил на жертвенник большой кусок конского мяса, поданный Семиком, поставил кувшин с мёдом.

— Пусть эти лики здешних мест нашего бога Ярилы примут наши дары в знак признательности за благое отношение и помощь, — сказал он, — настоящие жертвы для вас будут позже, когда нам удастся получить хоть часть того, зачем мы сюда пришли, и наша благодарность и жертвы для вас будут безмерна, если мы получим всё, о бог Солнца в лике детей своих.

— Мы захватим и убьём на твоём алтаре десять сильных пленных, — выглядывая из-за плеча, сказал чёрному от крови и копоти изваянию Морены, воевода Семик, — мы напоим их как следует пивом с грибами, чтобы они радостно смеялись, направляясь к тебе по дороге смерти, о Ярило.

— Это женское божество их, — сказал князь, отворачиваясь от алтаря, — у неё под животом человек и груд обозначена, вроде как у матери-Мокоши наших мокшан.

— Всё равно они все дети Ярилы, — сказал на это Семик, — сам же говорил, что жрецу всё равно, в лике какого бога предстаёт Ярило.

— Дом нам найди почище, — ответил на это князь, показывая на дружину кривичей, собравшуюся постепенно около капища и прилегающих к нему домов из жердей, обмазанных глиной с рубленной соломой, — и стреблян уже уйми, а то они сейчас всех этих безумцев покалечат окончательно.

В это время в село стали входить дружины бурундеев, полтесков, а затем и викингов. Викинги, оглядев ясное небо, не предвещающее дождь, с удовольствием отметив весеннее тепло, не стали занимать дом, а расположились прямо у ограды. Привязав к ней лошадей, они разложили костры, расположили около них раненых и конунга. Ацур, с удивлением наблюдая происходящее вокруг княжон, долго рассказывал Ладри о своём понимании христианства. Ладри было трудно представить, как один бог может своим характером отвечать всем хитросплетениям и чаяниям человеческой жизни, животных, рыб, растений и неживой природы. Разные германские боги в двух больших семьях, ваны и асы, со своими городами и разными взглядами, куда более полно могли приблизиться в своем внимании к просьбам людей, лично заняться их судьбой. А один на всё на свете, на рыбаков, торговцев, рабов, лошадей, камни, как мог всё предусмотреть и рассудить…

Рагдай напоил едва дышащего Вишену питьём из ромашки, соняшны, свиного жира, яиц, желудёвой муки и нескольких щепоток тайного зелья из своей торбы у пояса. Когда викинг уснул, его перенесли чуть подальше, туда, где был зажжён третий, небольшой костёр, чтобы разговоры и споры остальных не мешали ему отдыхать. Кудесник улёгся рядом на турью шкуру, велев Крепу наблюдать за спорщиками и, если дело дойдёт драки, будить. Рагдай уснул, несмотря на горестные крики, шум, собачий лай, висевшие над селением.

Сон его оказался нагромождением видений и прерывался то и дело чёрной пеленой, то ли оттого, что человек очень устал, а подле него лежал конунг Вишена, воскресший воин, не попавший почему-то в Валгаллу, толи из-за того, что само место, среди подготовленных для посадок огородов, было не простым. Скорее всего, эта окраина Орлицы среди пологих, как огромные земляные волны гор моравской долины, было одним из тех мест, так описанных в древних письменах Шестокрыла и Рафли: «…и шёл невидимый свет сквозь твердь земли, и вверх и вниз, и сила его была такова, что, говорили мёртвые, виделось, что было, есть и будет, и даже Иегова не мог тут тленом поразить живых…»

Рагдаю привиделись как наяву огромные башни Константинополя, блики золотого солнца в лазурной воде пролива, стражи на зубчатых стенах, в драгоценных камнях матроны на прозрачных ложах. Взгляд его стремительно нёсся среди толпы на пристанях, вдоль арок акведуков, по торговым рядам, минуя склады, руины, узкие улицы бедноты, петляя между колоннами дворцов и статуями античных и христианских героев. Он летел под гулкими сводами фресок и золочёной резьбы, над мозаичными, мраморными полами терм, бассейнами, полными беззаботной молодёжи, над плахой, где деловито рубили руки очередным ворам, среди горестных лиц невольничьего рынка, конюшен касогов и тюрков, наёмной стражи императора Ираклия, шелкопрядильных мастерских, школ философии, бесконечных полок с книгами в библиотеке патриарха, лачуг и храмов. Вокруг мелькали лица злых работорговцев, рабов, шутов, менял, куртизанок, мастеровых… Сознание стремительно мчалось среди этой пестроты, сквозь воду, огонь и камень, вокруг звучал многоязычный говор, непрерывно и гулко, будто под сводами бесконечной пещеры:

— За этих двенадцать грузинских женщин прошу только двадцать солидов. Это даром, клянусь Моисеем, — говорил кто-то по-еврейски, — даю ещё этого перса, как подарок…

— Так он же ослеплён! — возражал другой голос по-арабски.

— Зато может петь и играть на дудке! — следовал ответ, — тем более они скопцы.

— Они вышли на триере, когда мы обогнули Киликию со стороны Гафоса. Был штиль, парус висел, на вёслах нас догнали пираты, — быстро говорил ещё один голос по-армянски, — клянусь словом Заратустры, забрали всё, даже амфоры из-под оливок… — зато, уважаемый Армен, они не убили те я и не забрали корабль, как у Изима из Искандерона…

— Я, как император полумира и всех христиан, не могу дать вашей общине права больше, чем, например, грекам. Это породит вражду. А подати вы должны платить. Знаете, сейчас нашей армии на Кавказе нелегко. И нужно нанять много воинов, вместо тех, что легли, отражая аваров! — как будто говорил по-гречески император Ираклий и его силуэт в золочёной одежде,