«Отогрела я, кажется, змею на груди…» — в минуту особенного пессимистического настроения говорила сама себе княгиня.

«Надо ее поскорее выдать замуж…» — решила для себя Васса Семеновна.

Таня, таким образом, была права, предчувствуя, что княгиня охотно выдаст ее замуж за первого, кто поклонится «ее сиятельству».

«Если она, Татьяна, теперь так ведет себя, то что будет, если она узнает свое настоящее происхождение? Надо поговорить с Никитой… Архипыч не сумеет, хоть и сказал он „будьте без сумления, ваше сиятельство“, в этом мало успокоительного… Самой лучше… Покойнее будет…»

Остановившись на этом решении, княгиня Васса Семеновна позвонила.

— Позвать ко мне Архипыча, — приказала княгиня вошедшей горничной.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

Через четверть часа внушительная фигура старосты уже появилась в дверях кабинета княгини.

— Вот что, Архипыч, приведи его ко мне.

— Кого-с, ваше сиятельство? — не сразу понял староста.

— Никиту.

— Когда прикажете?

— Да попоздней, когда барышня ляжет, да и в девичьей улягутся.

— Слушаю-с…

— Он где?

— Да уж на новом месте я его устроил, как приказали.

— Наказывал, что я тебе говорила?

— Как же, наказывал.

— И что же?

— Да я все перезабыл, что и было, чуть ли не два десятка лет прошло, говорит.

— Хорошо, но все же я сама ему накажу, крепче будет.

— Вестимо, ваше сиятельство, крепче, это вы правильно, то наша речь, холопская, то княжеская.

— Так приведи.

— Будьте без сумления, ваше сиятельство.

Княгиня снова осталась одна в своем кабинете и пробовала заняться просмотром хозяйственных книг, но образ Никиты — мужа Ульяны, которого она никогда в жизни не видала, рисовался перед ее глазами в разных видах. Ей даже подумалось, что он явился выходцем из могилы, чтобы потребовать у ней отчета в смерти его жены. Княгиня задрожала. Это настроение было, по счастью, прервано докладом, что ужин подан.

В Зиновьеве ужинали рано. Княгиня почти ничего не ела. Ожидаемая после ужина беседа с Никитой, по мере приближения ее момента, все сильнее и сильнее ее волновала. Наконец, ужин кончился. Княжна Людмила, поцеловав у матери руку и получив ее благословение на сон грядущий, удалилась в свою комнату. Княгиня направилась в кабинет, в соседней комнате с которым помещалась ее спальня.

— Федосья! — окликнула она, подойдя к полуоткрытой двери, ведущей в эту спальню.

— Что прикажете, ваше сиятельство? — появилась в дверях горничная княгини, данная ей в приданое, от которой у княгини Вассы Семеновны не было тайн.

— Войди сюда.

Федосья приблизилась и стала перед барыней, опустившейся в кресло.

— Ты слышала, Никита вернулся?

— Слышала, ваше сиятельство, слышала, как с неба упал.

— Что ты об этом думаешь?

— Да что же думать, ваше сиятельство, побродил, побродил, добродился, что, говорят, кожа да кости остались, ну, домой и пришел умирать.

— А не ровен час болтать будет?

— Какой уж болтать. Говорят, еле дышит.

— Так-то так, а все же я велела Архипычу привести его сюда, наказать ему хочу держать язык за зубами, а главное, не видеться с Таней.

— Относительно Татьяны разве… Оно, конечно… — глубокомысленно сообразила Федосья.

— Да, именно относительно Татьяны, чтобы он ей чего в голову не вбил.

— Это вы правильно, ваше сиятельство, тогда с ней совсем сладу не будет, и теперь уж…

Федосья остановилась.

— Что теперь? — взволнованно спросила княгиня и даже задвигалась на кресле.

— Девки болтают, может, и так…

— Что болтают?

— Будто она по ночам не спит, сама с собой разговаривает, плачет.

— Замуж девку отдать надо.

— Вот это, ваше сиятельство, истину сказать изволили. Ох, надо пристроить бы девку, да в дальнюю вотчину.

За дверями в кабинете раздался в это время топот ног.

— Вот они и пришли, потом поговорим, впусти, Федосья.

Федосья пошла к двери, и вскоре на ее пороге появился Архип в сопровождении другого мужика. Княгиня невольно вздрогнула, когда посмотрела на последнего.

«Выходец из могилы», — мелькнула в ее уме мысль, пришедшая ей до ужина.

Действительно, вошедший вместе со старостой Никита Берестов имел вид вставшего из гроба мертвеца. Пестрядинные шаровары, рубаха и рваный зипун какого-то неопределенного цвета висели на нем, как на вешалке. Видимо весь он состоял из одних костей, обтянутых кожей. Лицо, землистого цвета, с выдавшимися скулами, почти сплошь обросло черными волосами, всклокоченными и спутанными, такая же шапка волос красовалась на голове. И среди этой беспорядочной растительности горели каким-то адским блеском, в глубоко впавших орбитах, черные как уголь глаза. Он взглянул ими на княгиню и, казалось, приковал ее к месту.

Это было одно мгновение. Он уже упал в ноги ее сиятельству и жалобным, надтреснутым голосом произнес:

— Не губите, ваше сиятельство.

Несколько оправившись от брошенного на нее взгляда, княгиня Васса Семеновна пришла в себя. Когда она обдумывала это свидание с беглым дворецким ее мужа, она хотела переговорить с ним с глазу на глаз, выслав Архипыча и Федосью, но теперь она на это не решилась. Остаться наедине с этим «выходцем из могилы», как она мысленно продолжала называть Никиту, у ней не хватало духа…

«И кроме того, — неслось в голове княгини соображение, — и Архипыч и Федосья — свидетели прошлого, они знают тайну рождения Татьяны и тайну отношений покойного князя к жене стоявшего перед ней человека».

Их нечего стесняться. Она решила их оставить в кабинете.

— Встань! — властно сказала она. — Бог тебя простит.

Беглец приподнялся с полу, но остался на коленях. Глаза его были опущены долу. Они не смотрели на княгиню, и последняя внутренне была этим очень довольна.

— Живи, доживай свой век на родине, но только чтобы о прошлом ни слова, — сказала княгиня. — Дочь твоей жены у меня на дворне, так с ней тебе и видеться незачем… — после некоторой паузы с усилием произнесла княгиня.

— На что мне она… — как-то конвульсивно передернувшись, произнес тихо Никита. — Не до нее, умирать пора.

— Зачем умирать, поправляйся, живи на покое, но не смутьянь, а то чуть что замечу, не посмотрю, что хворый, в Сибирь сошлю.

В голосе княгини слышались грозные ноты.

— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, отсохни мой язык, коли слово о прошлом вымолвлю. Вот оно где у меня, прошлое! — указал Никита на шею. — А девчонку-то эту и видеть не хочу.