Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Представил, как, икая, переходит кремлёвский двор, жирный, что твой нэпман; стало чуть забавней на душе.
На главной кухне по бумаге Бориса Лукьяновича старший повар выдал ему сухпай, да ещё с капустой, с головкой чеснока, с жирами…
Повар – нестерпимо пропахший баландой, рыбой, пшёнкой и гречкой, бритый наголо, с единственным глазом мужичина – внимательно осмотрел Артёма, пытаясь на всякий случай понять, что за тип перед ним и отчего ему улучшенный паёк.
Артём подмигнул повару. Как-то было диковато подмигивать одноглазому.
“Пусть думает, что я главный лагерный стукач, – продолжал Артём насмехаться над самим собою, унося паёк, – …пусть догадается по моей наглой морде, что я отсидел своё и остался вольняшкой в монастыре из природной склонности к подлости и лизоблюдству! За это меня и кормят!”
Ни блатные, ни красноармейцы не ждали Артёма у корпуса.
Он спешил ко входу в свою роту так, словно о нём печалились в келье сорок ласковых сестёр.
…или лучше одна, и не сестра вовсе.
“Может, Галина забыла про меня? – думал Артём, хрустя капустным листом и резво, пока никто не окликнул, поднимаясь на свой второй этаж. – Или ИСО так и не сможет меня найти? Потеряют в бумагах, подумают, что заключённого Горяинова услали на дальнюю командировку, и забудут до конца срока? Так ведь бывает?”
Он готов был поверить во что угодно, лишь бы не встречаться с этой тонкогубой тварью больше никогда.
В келье на своей незастеленной лежанке полулежал смурной Осип с каким-то, без обложки, учебником.
“Осип дома”, – с тёплым чувством отметил Артём, словно его учёный товарищ тоже мог послужить ему защитой. Заодно поймал себя на мысли, что говорит “дома” про эту их клеть, а вот двенадцатую роту, прежний помойный клоповник, никогда так не называл.
– Давайте-ка приготовим щи, Осип? – предложил Артём с порога.
– Вы умеете? – недоверчиво спросил Осип, облизнувшись.
Артём умел.
Облизывался Осип только в хорошем настроении, заметил Артём. В плохом, напротив, держал рот запечатанным и сухим.
Печь в коридоре уже кто-то растопил, Артём подбросил поленьев и скорей, пока не заняли место, приспособил свой новый чугунок.
Через полтора часа всё было готово.
– Водоросли штормами выбрасывает на берег, – рассказывал Осип про свою работу, держа миску обеими руками за края, словно та могла упрыгать куда-нибудь. – Образуются валы в несколько километров длиной. Они все съедобны, ядовитых водорослей нет. В Англии, Японии, Шотландии из них делают много вкусного. Конфеты, варенье, бланманже.
– Так вы этим занимаетесь? – дурачился вспотевший от долгой суеты возле печки Артём, разливая щи. – Принесёте бланманже из водорослей попробовать?
– Нет, не этим… – отвечал Осип, внимательно глядя то в свою миску, то в чугунок. – Да, делают бламанже. А ещё мороженое, квашенку, печенье. Но мы пока что занимаемся другим, ибо советской власти не до печенья. Ей нужен вышеназванный йод, чтобы залечивать свои раны.
Осип всегда острил весьма едко и совершенно без улыбки. Юмор подтверждал, что этот человек не настолько рассеян и потерян, как то могло показаться на первый взгляд.
– Помимо того, – продолжал он в той же интонации, – из йода можно делать клеящее вещество альгин, целлюлозу, калийные соли.
– Но вы пока делаете только йод? – уточнил Артём.
– Да, – коротко ответил Осип, зачерпнул ложкой щи и некоторое время держал ложку над миской, не обращая на неё внимания. – Водоросли испепеляют, выщелачивают водой и в этой воде освобождают йод от йодистого калия. Всё очень просто. Для более масштабной работы пока нет возможностей. Хотя у товарища Эйхманиса, естественно, огромные планы.
Осип наконец попробовал щи, Артём был уверен, что он даже не заметит, что съел, но всё случилось ровно наоборот.
– Это очень вкусно, – сказал Осип с достоинством. – Нау́чите меня?
Артём размашисто кивнул. К нему откуда-то пришло сильное настроение.
– Большевики вообще обожают всё планировать, заносить в графы и распределять, – продолжил Осип, поднося ко рту следующую ложку. – Это какой-то особый тип психической болезни: сумасшедшие, но подходящие ко всему строго научно.
Артём весело скосился на дверь и перевёл тему:
– Вы общались с Эйхманисом? – спросил он насколько мог просто и даже легкомысленно, чтоб настроить и Осипа на этот лад.
– Естественно, общался. И сразу потребовал от него привести сюда мою маму.
“В тюрьму?” – хотел пошутить Артём, но не стал.
– И он? – спросил.
– Немедленно согласился, – гордо сказал Осип.
– А зачем вам мама, Осип?
– Ей без меня плохо, – ответил он уверенно, – а мне она необходима для нормальной работы.
– А как вам Эйхманис показался? – спросил Артём.
– Начальник лагеря – и, значит, подонок, иначе как бы он им стал? – ответил Осип очень просто.
– Так… – сказал Артём, подняв ложку вертикально, словно собирался ей ударить Осипа в умный лоб. – Что там ещё делают вкусное из водорослей?
* * *
С утренней разминки Бориса Лукьяновича вызвали в Куль-турно-воспитательную часть.
– Артём, проведи? – попросил он коротко, как о чём-то само собой разумеющемся.
Дело нехитрое – провёл.
Час спустя Борис Лукьянович вернулся, но только на минуту, и попросил Артёма отследить, чтоб брусья врыли где надо, а не где попало.
Брусья вскоре принесли.
Дело несложное – проследил.
В остальное время Артём истязал себя на турнике. С баланами это всё было несравнимо.
“…И не следит никто, – наслаждался Артём. – Хочу – вишу, хочу – сижу, хочу – в небо гляжу”.
Глядел он, впрочем, даже раскачиваясь на турнике, всё больше на дорогу из монастыря: не спешат ли красноармейцы из полка охраны препроводить его в ИСО, а то там Галина заждалась.
Вместо красноармейцев увидел Ксиву, который с лесного наряда плёлся под конвоем на обед в числе таких же умаянных лагерников, как и он.
Издалека было не понять, смотрит Ксива на Артёма или ему не до того.
После обеда запал спортсекции подстихал: на одном сухпае, подкрепляясь хлебом с морковью, сложно было до самого вечера задорно тягать гири и бодро бегать. Но вернулся Борис Лукьянович, и Артём с удовольствием решил, что теперь это не его головная боль: пусть старший следит за всеми и погоняет их.
Борис Лукьянович явился без пополнения, зато с доброй вестью.
– Друзья и товарищи! – объявил он. – С нынешнего дня помимо денежного довольствия мы будем иметь ежедневную горячую кормёжку на обед!