– Нет, – ответил всклокоченный. – Я знаю, как это бывает: сначала вы займёте место, а потом маме будет негде жить.

– Но у меня бумага, – сказал Артём. – И я всё-таки присяду. Мы ничего не расскажем вашей маме о том, что я садился на её кровать.

Когда Артём сел, всклокоченный немедленно встал, и вид у него был такой сердитый, словно он собирался немедленно выбросить гостя вон, что, конечно же, казалось забавным в сочетании с его вдавленной грудной клеткой и длинными, из одних тонких костей, руками.

– Да смотрите же, – сказал Артём, улыбаясь и протягивая бумагу.

Тот взял её в руки.

– Вас зовут Артём? – спросил он. – Горяинов?

– Да. А вас?

– А нас Осип, – ответил всклокоченный в крайнем неудовольствии и, взмахнув бумажкой, твёрдо объявил: – Это ошибка! Вам немедленно нужно пойти и разобраться. Сказать, что вышеприведённое заявление не соответствует действительности!

– Дайте-ка мне… вышеприведённый документ, – мягко попросил Артём, потому что Осип слишком уж широко размахивал рукой с зажатой в ней бумагой. – Я обязательно во всём разберусь, позвольте только отдышаться.

– Разберётесь? Обещаете? – спросил Осип с той строгостью, которую напускают на себя в общении с ребёнком.

– А когда приедет мама? – спросил Артём.

– Скоро, – ответил Осип и быстро добавил: – Но съехать вам будет нужно гораздо раньше, чтоб я успел, – он окинул рукой келью – четыре шага в длину, три в ширину, – всё подготовить…

– Так и будет, – пообещал Артём.

Некоторое время они пробыли в тишине: у Артёма не было вещей, и заняться ему было нечем, а уходить из кельи он не хотел.

Зато уверенно чувствовал, что в комнате есть овощи, помимо моркови на столе.

– Кажется, у вас имеется сухпай? – прямо спросил Артём. – Давайте я приготовлю нам на двоих салат, а потом вам всё верну, как только получу своё довольствие?

Осип больше для видимости задумался, подняв глаза к потолку, и, выдержав паузу, решительно ответил:

– Отчего бы нет, – и с этим выдвинул из-под лежанки ящик со съестным.

Там были картофель, крупа, солёная рыба – Осип значительно отметил, что это сазан, – морковь, лук, репа, макароны, подболоточная мука и мясные консервы.

У Артёма даже голова закружилась.

– Я не знаю, что со всем этим делать, – вдруг признался Осип, взяв морковь в одну руку, а картофель в другую, так что напомнил Артёму монарха с державой и скипетром.

Зато Артём знал.

Вскоре Осип Витальевич Троянский громко и размашисто делился с Артёмом своими наблюдениями и выводами по самым разным поводам.

– В северо-западной части острова Белое озеро переименовали… в Красное! – Его покрытое оспинами, носатое и не очень симпатичное лицо стало вдохновенным и почти привлекательным. – Святое озеро у кремля, – здесь Осип поднимал вверх тонкий и длинный, как карандаш, палец, – называют теперь Трудовое! Постоянная путаница! Мне сложно привести в порядок свои представления об острове. Но самое важное – они! – и Осип поднимал палец ещё выше, словно пытаясь проткнуть кого-то зависшего над его головой. – Они думают, что, если переименовать мир – мир изменится. Но если вас называть не Андрей, а, скажем, Серафим – станете ли вы другим человеком?

– Я Артём, – поправил Артём. Он выставил на стол грубо порезанный салат из репы, моркови и лука и начал ловко очищать рыбу.

– Да, безусловно, извините, – соглашался Осип и продолжал, время от времени облизывая губы, отчего, видимо, они даже летом у него были обветренные: – Вместо того чтоб менять названия, они бы лучше обеспечили нам питание. Вы даже не представляете, какое разнообразие рыбы можно обнаружить в этих водах. Сельдь и треска – это понятно, это и сюда перепадает, хоть и в ужасном приготовлении, я ел в карантинной. Но здесь ведь водится три вида камбалы, навага, зубатка, корюшка, бычки – поморы их называют “керчаки”, до десяти видов вьюнов – редкая среди рыб живородящая форма! А ещё сёмга, два вида колюшек – трёхиглая и девятииглая… А озера? Здесь великое множество озёр – более трёхсот! И в них водится ёрш, карась, окунь, щука, плотва. И даже встречаются форели! И всё это можно есть! Но мы не едим! Почему?

Артём ещё не нашёлся с ответом, как Осип начинал выкладывать новые свои размышления:

– Стоит задуматься, какие тут бывают миражи. Вы ещё не становились свидетелем здешних миражей? О, это удивительно. Обыкновенно невидимый, тем более с низких мест острова Кемский берег иногда появляется на горизонте и кажется близким! Небольшие острова, находящиеся на некотором отдалении от нас, порой кажутся сплющенными и приподнятыми вверх. А остров Кутузов порой принимает вид вообще фантасмагорический – то он видится гигантской шапкой, то грибом, то зависшим в воздухе дирижаблем!.. Стоит задуматься: может быть, и мы тоже – мираж? Вот нам с вами кажется, что мы сидим в тюрьме, а мы – жители гриба? Или пассажиры дирижабля?

– Или вши под шапкой, – сказал Артём, как ему показалось, к месту.

Но Осип взглянул на него строго и тут же расставил всё на свои места:

– Французский геометр Монж давно уже объяснил, в чём тут дело. Причины в различной плотности верхних и нижних слоёв воздуха – и в происходящем вследствие этого преломлении лучей света!

* * *

Невзирая на геометра Монжа, Артём всё равно чувствовал себя как в мираже. Надо было покрепче держаться руками за дирижабль, чтоб не выпасть.

Оказалось, что теперь он прикреплён ко второй роте.

Василий Петрович говорил, что в ней собраны спецы на ответственных должностях, но всё обстояло несколько иначе. Помимо хозяйственников и экономистов, всё больше из числа каэров, тут ещё были научные работники, в лице того же Осипа, а также счётные и канцелярские работники из Административной и Воспитательно-просветительской части. Будущее спортивное празднество, как понял Артём, пустили по линии воспитания и просвещения – поэтому разномастную публику, набранную Борисом Лукьяновичем, тоже переводили сюда.

Подъём во второй роте был в девять утра.

Некоторая сложность обнаружилась в том, чтобы вечером угомонить Осипа, потому что разговаривал он непрестанно. Но в первую же ночь Артём безо всяких угрызений совести заснул ровно посредине очередного монолога своего учёного товарища, а тот, кажется, ничего не заметил.

Зато с утра Осип проснулся в натуральном страдании: казалось, что всё лицо ему замазали столярным клеем.

Артём сходил за кипятком, заодно осмотрелся повнимательней.

Кельи располагались по обеим сторонам просторного коридора. Топка, отметил Артём, была общая. Ровно сложенные дрова в нише стены – видимо, ещё монахи их здесь хранили.

Возле дров стояла обувь: сапоги, ботинки, калоши.

“Здесь не воруют!” – удивлённо понял Артём.