– А ты тоже по поводу ее смерти не сожалел!

– Ничего подобного. Сожалел каждый день. Но только я держал этот внутри себя, – печально ответил он.

– Лжец, – пробурчала я.

– Я тебе когда-нибудь лгал?

– Ты так и не рассказал мне всей правды о том, почему ты оказался так далеко от своего дома, – попыталась я ему возразить.

– Но я лгал тебе или нет? – спросил он. – Я лгал тебе, как ты лгала мне, когда говорила, что знаешь дорогу ко мне домой?

– Нет, – признала я, и меня охватил еще больший стыд.

– Извини, – сказал Макс, который, конечно же, почувствовал запах моего стыда. Он вдруг остановился на расстоянии всего лишь в несколько собачьих туловищ от вершины холма. – Я не хотел тебя ни в чем обвинять.

То, что он не стал дальше мусолить эту тему, заставило смягчиться и меня.

– А я не хотела тебя обижать, – прошептала я.

– Пустяки.

– Нет, не пустяки, я не хотела говорить тебе ничего обидного…

– А я – тебе, – сказал он. – Ты дрожишь.

– Мне холодно, – пожаловалась я.

Мне очень хотелось об него погреться.

– Давай устроимся на ночлег вон там.

Он показал мордой на две как бы прислонившиеся друг к другу своей верхней частью каменные глыбы, между которыми было пространство вроде маленькой пещеры. В такой пещере мы будем защищены и от дождя, и от ветра. Пространство между глыбами было не очень большим по высоте, поэтому Максу, чтобы войти в него вслед за мной, пришлось пригнуть голову. Внутри было уютно. Землю покрывал мох, и она была немного влажной, но ветер здесь не дул в уши, и я почувствовала себя защищенной. Я легла на землю. Макс тоже лег, причем ближе ко мне, чем в предыдущие ночи, однако не так близко, как когда-то возле моря и в лесу перед пожаром.

– Может, споем песню о Синем Перышке? – спросил он.

– Песню? Какую песню?

– Какую-нибудь, которую сами выдумаем.

– Мы?

– А кто еще мог бы это сделать?

– Но зачем?

– Чтобы почтить ее память.

– Чтобы почтить ее память… – повторила я и поняла, что мы тем самым можем попрощаться с нашей подругой так, как следует. И поэтому я начала петь…

…но тут же запнулась, потому что стала подыскивать подходящие слова и мотивы для этой песни. Макс нашел их быстрее меня.

– Этого мы не знаем, – перебила я его.

– Просто такая у нас песня, – возразил он. – Мы можем петь о том, что дает нам наша надежда.

Это было не просто умно – это было мудро. Поэтому я запела о том, чем наполняла меня моя надежда:

– Подожди-ка, – перебил меня Макс, – а разве ты не говорила, что души умерших находятся в промежуточном мире в полном одиночестве?

– Но мы же можем петь и о том, чего мы желаем Синему Перышку.

– О скоплении душ, среди которых она чувствует себя уютно?

– Среди которых она чувствует себя любимой, – ответила я и снова запела:

Макс пропел:

И затем мы пропели вместе:

В своей песне мы с Максом подарили Синему Перышку покой, которого она заслуживала, и сделали ее при этом такой счастливой, какой она никогда не была после того, как стая ее изгнала.

– Больше не была одна… – еще раз тихо пропела я.

– Больше не была одна… – пропел и Макс, и от него еще сильнее запахло любовью.

Я вдруг снова стала бояться того, что увижу, как он умрет. Однако на этот раз я не зарычала на него, чтобы отогнать от себя. Нет, я просто его попросила:

– Пожалуйста, не умирай раньше меня.

– Что? – удивился он.

– Пожалуйста, не умирай раньше меня. Я этого не перенесу.

– Я не умру раньше тебя, – сказал он, и его голос при этом завибрировал в моем теле.

– Ты мне это обещаешь?

Он, конечно же, задумался, потому что пообещать такое было попросту невозможно. Как мог кто-то пообещать кому-то другому в этом мире, в котором щенята вполне могли умереть раньше своих родителей, что он будет жить дольше и что он ради кого-то другого примет на себя горечь утраты?

– Если это – то, чего ты себе желаешь… – начал Макс.

– Да, я этого себе желаю, – тихо сказала я.

– Тогда я обещаю тебе, что буду жить дольше тебя.

Когда я проснулась на следующее утро, еще шел дождь, но сквозь пространство между глыбами мне было видно, что небо вдалеке проясняется. Рядом со мной спокойно спал Макс. Я прислушалась к его дыханию и к биению его сердца и впервые после лесного пожара почувствовала себя хорошо. Я принюхалась к свежести дождя, капли которого падали строго вертикально перед глыбами на грязные лужи, и порадовалась солнечным лучам, которые скоро станут освещать мой мех. Если бы кто-то сказал мне в этот момент, что Йедды никогда не существовало, я бы ему, пожалуй, поверила. По крайней мере, мне захотелось бы в это поверить.

Когда я радовалась окружающей меня природе и желала себе никогда уже больше даже не думать о предыдущих жизнях и просто наслаждаться вот этой жизнью, я вдруг услышала приближающиеся шаги. Это, похоже, шли собаки. По направлению к нам двигалась свора приблизительно из шести особей. Двигались они проворно, но без суеты. Шаги были тяжелые – а значит, эти собаки были крупными. Крупнее Макса. Я посмотрела на него. Он все еще спал, и я не знала, что же мне ему сказать, если я его сейчас разбужу. То, что мы – не единственные собаки в этой местности, и так было понятно, но вот что это могло означать? Встретим ли мы сейчас новых спутников или новую опасность?