и по вечерам; девочка отвечает, что посещает библиотеку. А когда принцесса спрашивает зачем, ведь она не умеет читать, Соголон говорит, что ей нравится там запах бумаги: от нее пахнет разумом. Принцесса замечает, что та бумага больше пахнет ветхостью. Вообще, принцесса за ней не следит, значит, ей докладывает либо стража, либо кто-нибудь из соглядатаев замка.

– Ветер меняется, ты этого не чувствуешь? – не поворачивая головы, спрашивает однажды Эмини, ступая по залам дворца. Соголон, чувствующая дуновение любого ветерка, не знает, что она имеет в виду.

И вот однажды к ней в комнату входит старшая женщина – без стука, среди ночи. После жаркого дня вокруг царит благостная прохлада. Старшая бросает на кровать кинжал и говорит:

– Бери и следуй за мной.

– Откуда вы знали, что я не сплю? – интересуется Соголон, но та не отвечает. Остается молча шагать за ней от замка по длинной внешней дорожке, в обход огней, мутно мерцающих в замке принца Ликуда, и вниз к развалинам замка Кваша Абили. В темноте они напоминают гигантскую треснутую челюсть. В основании там обнаруживается дверь, куда заходит старшая и нетерпеливо ждет свою юную спутницу. Внутри они движутся по коридору, длинному, холодному и такому темному, что впереди не видно даже собственных рук. На перекрестье коридоров, возле двух жарко трепещущих факелов, женщина останавливается.

– Бери факел и ступай дальше, к наружной двери. Как подойдешь, дождись в нее четырех ударов; откроешь и впустишь того, кто пришел. Возвращаетесь с ним сюда, на перекрестье. Пошла! – распоряжается она.

Вопросы Соголон оставляет на потом: сердце бьется от ощущения сладостно-жутковатой сопричастности. Снаружи в дверь размеренно стучат, четырежды. Соголон открывает.

Там стоит и озирается гвардеец в доспехах, как будто не уверенный, что попал куда надо. Свет факелов высвещает только лоб и скулы; доспехи на нем почему-то зеленые, а не красные, как у дворцовой гвардии, но спрашивать Соголон не решается. Держась впереди, она возвращается туда, откуда пришла, прислушиваясь к скрипучему шороху шагов за спиной. Ее тянет обернуться и взглянуть на гвардейца еще раз, но она этого не делает. У перекрестка ждет старшая. Она забирает у Соголон факел и подает еще один, с двумя рожками.

– Оставишь это за зеленой дверью и ждешь, – говорит она. – Затем возвращаешься с ней сюда же, а дальше туда, куда сейчас иду я.

С этими словами она берет вправо и вместе с гвардейцем удаляется в глубь коридора.

Перед зеленой дверью Соголон приостанавливается: из-за нее доносятся звуки, которые, бывает, издают во сне мужчины – и не только во сне, но и наяву, в чем она убеждается входя. Всё место в комнате занимает кровать с рассыпанной горой валиков и подушек, такой большущей, что лежащие в ней почти теряются. У края кровати стоит принц-консорт, прямо между раздвинутых ног принцессы. Он-то и издает это прерывистое, с постаныванием бормотание.

Раздвинутые ноги принцессы – красивые, сильные – неподвижны и обнажены, как у рабыни. Зато уж принц пышет: напористо выгибается и толкает, потные ягодицы в свете факелов и светильников росно поблескивают. Принцесса тоже издает звуки, но приглушенно, словно пытаясь удержать свой голос вне чьей-то досягаемости. У мисс Азоры женщины обычно стенали и причитали: «О! Он разрывает меня надвое! О, пощади мою маленькую ку, не рви ее, мой могучий властелин!» В комнату ее возвращает растущая частота взаимного натруженного дыхания. При шаге в сторону Соголон невзначай пинает серебряный тазик, который звякает так, что она подскакивает, но на нее даже не оборачиваются. Консорт продолжает похрюкивать толчок за толчком, а принцесса в тусклом свете стискивает пальцами подушки. Вот принц, исступленно дернувшись, переходит на скулеж, затем сладострастно ахает и пытается отстраниться, но принцесса крепко обхватывает его ногами, и он чуть не стаскивает ее с кровати. Принцесса хохочет, а принц стягивает с себя ночную рубашку, швыряет ее прочь и забирается на ложе. Там он зарывается головой в подушки и замирает. Наступает пауза: принц навзничь у изголовья, с торчащими из подушек ногами, а принцесса ближе к краю, тоже с ногами, но уже расслабленными. Так они остаются довольно надолго, на несколько перевертышей песочных часов. Принцесса всё лежит, расставив согнутые в коленях ноги. Принц-консорт выходит из своего оцепенения и усаживается, ошалело смотрит на Соголон и снова укладывается.

Как только он начинает похрапывать, принцесса встает, запахивается в халат, который всё это время был на ней, и выходит через зеленую дверь. Она шагает так стремительно, что Соголон приходится следом чуть ли не бежать. Но на перекрестье Эмини останавливается и ждет, когда ее юная спутница пойдет впереди. По дороге Соголон высматривает какую-нибудь крысу, которые наверняка здесь шмыгают по подземельям; так они подходят к еще одной двери, тоже зеленой. Принцесса не ждет. Внутри комнаты гвардеец как раз снимает с себя нагрудник. При виде принцессы он начинает спешить.

– Даже ночь не терпит торопливости, офицер, – говорит она.

В потаенном углу стоит старшая женщина, движением головы пресекая попытку Соголон выйти. Гвардеец отрешается от доспехов и исподнего. Принцесса уже готова, а он все стоит у кровати, не смея пошевелиться. Он пребывает в нерешительности. По нему видно: для него она не женщина, а королевская особа. Ну а Эмини затягивает его на ложе и укладывает на спину, после чего воссаживается на его могучий как у мула сук и начинает скачку. Делает она это деловито и обстоятельно, сама отмеряя темп своей езды, а также местечки, коих дозволено касаться, глубину проникновения и звуки, которые при этом следует издавать. На память приходят слова Олу о том, что скоро можно будет ждать восстановления родословной.

С той поры проходит изрядно времени. Сейчас Соголон ловит себя на том, что сидит и смотрит на себя. Это происходит, когда у окна принцессиной спальни она вспоминает о своем первом знакомстве со стеклом. Сказать по правде, она даже не подозревала о нем до того, как однажды попыталась просунуть руку в окно под струйку дождя, и чуть не вывихнула себе палец. Вещество, похожее на янтарь, который ловит мошек и мух, но такого же цвета, что и воздух. Помнится, как она по нему постукивала, терлась ладонью о державшую его железную раму и даже пробовала лизать языком. Днем она через него наблюдает, как служанки облачают принцессу к выходу. Ближе к ночи, когда лампы дают больше света внутри, нежели снаружи, она смотрит на стекло и видит в нем себя. Соголон слегка отступает, обнаружив там образ не девочки, а скорее мальчика. Туника на талии подпоясана